и я отказываюсь от всего, даже от вашего обещания определить меня в мушкетёры, потому что прежде всего я хочу ему отомстить!
– Берегитесь, молодой человек! – воскликнул Тревиль. – Напротив, если увидите его на одной стороне улицы, то перейдите на другую. Не сталкивайтесь с этой скалой: она расшибёт вас, как стекло!
– А всё-таки, – сказал д’Артаньян, – попадись он мне только…
– Пока же, – оборвал его Тревиль, – если хотите послушать совета, не ищите с ним встречи.
Де Тревиль вдруг остановился, поражённый внезапным подозрением. Жгучая ненависть, так открыто высказываемая этим молодым путешественником к человеку, который – что, впрочем, выглядит довольно неправдоподобно – выкрал у него письмо отца, не скрывала ли эта ненависть какой-нибудь коварный замысел? Не был ли этот юноша подослан его высокопреосвященством? Не было ли всё это западнёй? Не был ли этот мнимый д’Артаньян сыщиком, которого кардинал старался ввести в его окружение и приставить к нему, чтобы овладеть его доверием и потом погубить его, как это бывало столько раз? Он посмотрел на д’Артаньяна ещё пристальнее прежнего, и вид этой физиономии, светившейся хитрым умом и притворной покорностью, его вовсе не успокоил.
«Я знаю, что он гасконец, – подумал он, – но он может отдать свои природные способности и на пользу кардиналу так же точно, как и мне. Надо его испытать».
– Мой друг, – медленно проговорил он, – я хочу, как сыну моего старого друга, – потому что я верю в эту историю с потерянным письмом, – итак, я хочу, чтобы загладить холодность, с которой я вас было встретил, открыть вам некоторые тайны нашей политики. Король с кардиналом – лучшие друзья, мнимые их распри – только для обмана наивных и недалёких людей. Я не хочу, чтобы мой земляк, славный малый, красивый юноша, созданный для успехов, стал жертвой этих хитростей и, как глупец, попал впросак, подобно многим другим. Я искренне предан обоим этим всемогущим лицам, и все мои действия имеют единственной целью службу королю и кардиналу, одному из величайших гениев, когда-либо порождённых Францией. Итак, молодой человек, имейте это в виду, и если по семейным или каким-либо иным причинам или по внутреннему чувству вы питаете какую-либо вражду к кардиналу, как иные из наших дворян, то мы с вами немедленно простимся и разойдёмся. Я буду готов помочь вам во всём, но не возьму вас к себе. Надеюсь, что моя искренность расположит вас к дружбе со мной, потому что вы единственный молодой человек, с которым я когда-либо говорил так откровенно.
Де Тревиль размышлял: «Если кардинал подослал ко мне эту молодую лису, то, уж, наверно, зная, как я его ненавижу, сказал своему шпиону, что лучшее средство угодить мне – это наговорить о нём много всего дурного.
И, конечно, несмотря на все мои уверения, хитрый малый станет убеждать меня в том, что питает отвращение к его высокопреосвященству».
Но, вопреки его ожиданиям, д’Артаньян отвечал с величайшим простодушием:
– Господин капитан, я прибыл в Париж точно с такими же намерениями; отец наказывал мне никому ни в чём не уступать, кроме короля, кардинала и вас, которых он считает тремя первыми людьми во Франции.
Д’Артаньян,
