был предурной мушкетёр и прескучный гость за столом. Ему всегда нужно было заниматься.
Иногда, во время застолья, когда каждый из собеседников, увлечённый вином и разгорячённый беседой, полагал, что за столом просидят ещё часа два-три, Арамис посмотрит, бывало, на часы, встанет с любезною улыбкою и простится с обществом, чтобы, как он говорил, пойти посоветоваться с богословом, назначившим ему свидание. Иной раз он спешил домой, чтобы поработать над диссертацией и просил друзей не мешать ему.
При этом Атос улыбался грустною улыбкою, которая так шла его благородному лицу, а Портос пил и клялся, что Арамис никогда не пойдёт дальше сельского священника.
Планше, слуга д’Артаньяна, в первое время радовался своей удаче, когда получал по тридцать су в день и в течение месяца возвращался домой веселёхонький и внимательный к своему господину. Но когда над улицей Могильщиков подул противный ветер, то есть когда пистоли короля Людовика XIII были почти все издержаны, он начал заявлять жалобы, которые Атос находил тошнотворными, Портос – неприличными, а Арамис – смешными. Атос советовал д’Артаньяну рассчитать этого наглеца, Портос советовал предварительно поколотить его, а Арамис полагал, что господин должен слушать только похвалы себе.
– Вам хорошо говорить, – возражал д’Артаньян, – вам, Атос, всегда молчаливому и запрещающему Гримо говорить, и, следовательно, никогда с ним не ссориться. Вам, Портос, который живёт как вельможа и которого лакей ваш, Мушкетон, чтит, как божество, наконец, вам, Арамис, всегда поглощённому богословскими занятиями и внушающему глубокое почтение вашему Базену, человеку кроткому и набожному. А я, не имеющий ни положения, ни средств, я, не будучи ни мушкетёром, ни даже гвардейцем, каким образом могу я внушить привязанность, уважение или страх моему Планше?
– Дело серьёзное! – сказали трое друзей. – Это дело внутреннее. Лакеев, как и женщин, надо сразу же ставить на то место, на котором хочешь, чтобы они стояли. Итак, подумайте.
Д’Артаньян подумал и решил предварительно вздуть Планше, что и исполнил с обычной своей добросовестностью. Потом, отколотив его порядком, запретил ему оставлять службу без разрешения.
– Потому что, – прибавил д’Артаньян, – будущее не уйдёт от меня, я уверен, что скоро наступят лучшие времена. Следовательно, счастье твоё неизбежно, если ты останешься со мной, а я слишком заботливый господин, чтобы расстроить твоё счастье, отпустив тебя по твоей просьбе.
Этот способ действия внушил мушкетёрам большое уважение к политике д’Артаньяна. Планше точно так же был восхищён и уже не заговаривал о том, чтобы уйти.
Жизнь четверых молодых людей стала общей. Д’Артаньян, не имевший никаких привычек, потому что, прибыв из провинции, он попал в общество, совершенно для него новое, быстро усвоил привычки своих друзей.
Вставали зимою около восьми, а летом около шести и отправлялись к господину де Тревилю узнать пароль и положение дел. Д’Артаньян, хоть и не был мушкетёром,
