Царская чаша ходит кругом. Гощенье, по обычаю, тянется до ночи, и хозяин, и гости, по обычаю, сами на бок, голову на сторону, а кто и целиком под стол. Между тем Ильдегонда добывает для Валтария из царской оружницы ерихонскую шапку, кольчуги с зерцалом, и вообще броню, оружие и конскую збрую; а для себя из царской казны две крошни драгоценных камней и жемчугу. Снарядившись, Валтарий идет в царскую конюшню. В конюшне был конь, котораго на латыни звали Leonem[71]; а по русски: «Конь лютый, зверь и бур и космат, у коня грива по левую сторону до сырой земли»[72].
Между тем как Валтарий седлал коня, Ильдегонда успела поджечь столовую царскую палату; потом сели вместе на лютаго зверя и помчались в Аквитанию.
В дороге не случилось с ними ничего особеннаго, кроме того, что при переправе чрез Рейн у Вормса[73], они чуть-чуть не попались в руки разбойнику Гунтеру с его шайкой франков, которые, по сказанию поэмы, были в сто раз хуже гуннов[74].
Таким образом, и в этой поэме смешение имен и событий. Аттила, после пира с пожаром, не умирает ни естественно, ни насильственно. Хватившись на другой день Ильдегонды и Валтария, он только выходит из себя, рвет на себе царское платно сверху до низу, шлет погоню и обещает того, кто догонит беглецов, не только осыпать с ног до головы золотом, но даже живого похоронить в золоте.
В переработанных преданиях, прирейнских и придунайских, более полноты и смысла; в переработанных квидах Эдды почти за каждым словом надо лезть, если не в карман, то в Specimen Glossarii, и в примечания; но и в них мало определительного и тьма догадок, в оправдание которых, толкователи слагают темноту смысла на поэтическую вольность скальдов. С тонким чутьем, как у Бабы Яги, можно решительно сказать, что в древних квидах Эдды пахнет русским духом. В них есть и Змей Горыныч[75], и старые вещуны, и птицы вещуньи, и даже Царь-девица[76]. Но весь этот волшебный мир, как будто не в своей тарелке; а полинявшая богатая ткань изустных преданий, как будто перекрашена, выворочена наизнанку и перекроена в Тришкин кафтан, который, если начертать рунами, легко обратится в Trisconis, sive Tuisconis Käfta и. e. toga.
В квидах, вместо Гримгильды[77] и Ильдегонды, после смерти Helke, сердце Аттилы наследовала Гудруна[78]. Вместо одного сына Ортлиба у нее два сына: Эрпо и Эйтиль (Eitil). По Atla-quida, не Гудруна замышляет мстить братьям смерть Сигфрида, а сам Аттила, из корысти сокровища, которым они завладели. Он посылает к ним посла, какого-то Кнефрода, звать к себе на пир.
Кнефрод приезжает
Во владения Гойковичей,
К дому Гуннара,
Железокованной скамье
И к сладкому напитку[79].
Угаданы ли последние два стиха – не наше дело судить; за них ручается Specimen Glossarii. Так или иначе, но восточный посол засел на beckiom aringreipom и заговорил зычным голосом[80]:
Аттила сюда меня послал,
Ряд урядить (Rиda orиndи)
На
Quem ab virlutem vocitaverat ille Leonem. Walt. Aquit.
Смотри Русскiя квиды, собранные Киршей Даниловым.
Vormica.
Г. Тьерри упоминает о легенде монастыря Novalése, по которой Валтер, потеряв вероятно Ильдегонду, странствовал по свету богатырем-пилигримом, и палицей своей побивал целые рати разбойников, грабивших монастыри. В новгородской сказке о Василие Буслаевиче (Богуславиче) есть также подобный старец Пилигримище.
Fafnir, или Svafnir.
Sigrdrifa, или Sigurdrifa – прозвание Брингильды.
В Gudrunar-quida Гримгильдой называется мать Гудруны; в Nibel. L. мать героини Гримгильды (Гудруны) – Ute; в Vilk.S. – Oda, Jutta, Ida.
Gudruna, Godruna; по-датски Gurine; в ферейских песн. Gurin, слав. Гурина, Iурина, Юрица.
Лат. перев.:
«Kaldri rauddo – frigida voce, id est malevola, intensa, quemadmodum istud nomen metaphorice adplicatur». Edda Saem. Atla q., n. 10.
