постсоветская грудь!» – бормотал, потея, бедный Энгусов.
Вот! День был, как день, и хуже бывают!
Лучше тоже бывают, но не так часто.
Дождливым утром Энгусов вёл киндера в сад. Шли незлобиво. Воркуя. Это ежели в целом. Энгусов дважды брал того за руку, но киндер был сегодня… непримиримее, что ли, в сравнении с обычным: всякий раз выпрастывал свою мальчишескую ручонку из костлявой клешни Энгусова, нагло приседал возле лужи и совал в оную ладонь, в самую грязь: будто бы отмыть тщился энгусовское прикосновение. Грязью отмыть.
– Ты рехнулся? – хладнокровно спрашивал отчим.
– Я не рехнулся, я только рехиваюсь! – ответствовал чужеродный отпрыск, плетясь снова за Энгусовым.
«Моё филологические воздействие!» – втайне гордился собою писатель.
– Вот вы глупые, и потому не знаете: везде своя кислота, – продолжал свой монолог киндер. – В лимоне – лимонная, в молоке – молочная, в яблоках – яблочная, в помидорах – помидорная, в колбасе – колбасная.
– Да нет никакой колбасной кислоты, – справедливости ради возражал подкованный в научных познаньях писатель.
– Вы – дураки, вы плохо искали! А я сперва вырасту, а потом изобрету это досконально.
– Откуда она там возьмётся, если её туда никто не положит?
– Из мяса, – невозмутимо оспорил его тинейджер.
– А в мясе мясная кислота? – иронически осведомлялся писатель. – И потом переходит в колбасную? Вступает в реакцию?
Илюшка лишь пальцем крутил у виска, показывая, что мыслит об сумбурном писателе и всецелом родиче.
Так вот и дошли понемногу. Аккурат на мясной кислоте.
– Веди себя хорошо, не дерись и никому не хами! – напутствовал Энгусов пасынка, покуда тот переодевался и вешал в шкафчик пальто. – И очень мне интересно слышать от мамаши той соплячки, как ты пообещал: «Я тебя пальцем тыкну куда надо, и ты женщиной станешь!» Кто тебя этому только научил? – вздохнул Энгусов.
– Это Крючкова, она дрянь такая, она заслужила! – объяснил Илия.
– Даже если и заслужила! – буркнул «родитель». – Хотя и не факт.
– Ладно, довёл меня и топай теперь! Сам разберусь! – ответствовал киндер.
Энгусов отвесил тому приветливую, символическую затрещину и вправду потопал. Домой к глаголам и виршам, к печатной машинке, к замыслам и умыслам. И к вымыслам с подоплёками. Тоже потопал.
«Я умный, я его победил», – горделиво сообщил себе пасынок.
«Чёртова акселерация! – удивился по дороге Энгусов. – А только я в его годы, при позднем социализме ни об каких половых поползновениях и не помысливал!»
Вышегорлов вышел из раздевалки и первым делом громко сказал: «Не ждали?» Потом подобрал медведя и бросил в голову Зайцева. Зайцев
