грома, смешав воедино ужас и остатки запретной привязанности к печальному художнику, которая все еще теплилась в моих жилах.– Прошу тебя, отправляйся в свою комнату! Кирилл в очередной раз потерял рассудок. Ничего страшного! Он скоро вернется в своё нормальное состояние. – утверждает Рати, пытаясь заставить меня подняться наверх.
– …Опять потерял рассудок? Сколько раз такое случалось?
– Множество раз! Он изображает из себя трагического поэта, а в действительности просто прикрывает свое безумие такой ролью! – огрызается мальчик. – Тебе стоит быть с ним поосторожнее, Сирин. Ведь даже мы, его близкие, не знаем порой, что от него ожидать, когда его безумие снова дает о себе знать. Наш младший братец – немного ку-ку!
Проскочив мимо Рати, который попытался словить меня за рукав, чувствую, как ощущение срочности заставляет меня мчаться вперед.
На моем пути возникает Агний, его фигура – высокая, привлекающая внимание, а в руках поднос с ароматами трав и спирта, витающими вокруг нас.
Он осторожно поддерживает меня, чтобы я не потеряла равновесие, кладя руку мне на спину.
Его взгляд задерживается на моих губах, когда он негромко произносит: – Ты ищешь Кирилла?
– Да!…
– Он уже в своих покоях. Я ввел ему сильное успокоительное.
– С ним все в порядке?
Волна облегчения захлестывает меня, когда слышу, что юноша в полной сохранности, несмотря на сломанную руку.
– Волколаки восстанавливаются быстрее. К утру он уже будет в порядке, – добавляет Агний, после чего пропускает меня вперед.
Не обращая внимания на попытки Рати вмешаться ещё раз, спешу по коридорам на третий этаж, где располагаются комнаты Кирилла.
После быстрого тихого стука, оставшегося без ответа, я отворяю дверь и забегаю внутрь.
В комнате прохладно и тихо, лунный свет отбрасывает тончайшее сияние на открывшуюся передо мной обстановку.
Пройдя мимо зоны для отдыха и его мастерской, я подхожу к портьере, ведущей в спальню с просторным балконом – его двери распахнуты настежь.
Там, на широкой кровати, лежало тело Кирилла, обнаженное, за исключением кальсон. Он казался обездвиженным, но его мучительные думы были отражены в напряженных линиях мышц спины.
– ...... Ты пришла спросить, почему я это сделал? – его голос – измученный и блеклый, нарушает тишину, когда он обращается ко мне, не поворачиваясь. – Это было справедливым наказанием. Я должен был понести кару. Не смог себя обуздать… Моя муза была так близко, но дотрагиваться до нее мне запрещено, понимаешь?… Я же не сдержался, чтобы всеми фибрами своего существа не потянуться к ней…
Его слова повисают в морозном воздухе, пронизанные неизбывной печалью.
Я наблюдаю за тем, как он пытается заставить себя пошевелиться, его хрупкое тело содрогается под тяжестью пережитого падения.
– Мои руки не должны касаться ее.
