ребенка.
Держась правой стены, он вошел в зал, где рядом с телевизором играл Исламка, строя дом из видеокассет… Увидев Тимура, он заявил:
– Папа, я буду строителем. Они миллионы зарабатывают.
– Будешь, будешь. – поддержал Тимур. – Еще учиться надо много-много, долго-долго и желательно, чтоб папа мэром стал или хотя бы замом главного архитектора. Лучше б ты кинорежиссером вырос, если из Ким Ки Дука, Джармуша, Карвая, Кустурицы дом строишь… Строй, строй: все равно выкидывать, а то все уже на DVD перешли, кассеты не меняют – красная цена 5 рублей – грабеж, а покупал за сто. Он сжал веки и втянул в себя слепого самурая Такеши Китано и великолепную Эмму Суарез и Мэрил Стрип: «И они здесь в качестве кирпича, целое созвездие красных гигантов и белых карликов, в твоем доме, сынок будет ой как весело».
Тимур разбирал Уму, как конструкцию: в ней много мужского гормона, затаенного, и судя по всему, в ее не бесспорно строгой маме, которая, по рассказам, во время уборки не разрешала смотреться в зеркало,с чего бы. А братья, выросшие в её кармашках, любили и преданно любят, немного диковато, гортанными командными нотками; старший обычно наматывал на руку ее упругую косу и кричал: «Смерть стукачке!» «Подожди, папа придет, все расскажу» – покрываясь болью, не сдавалась юная пионерка Ума. «Ах так», – по-самурайски угрожающе кричал бритый в наказание отцом наголо, клешевый стиляга Хасан и тянул, растягивал её до треска, для устрашения скалясь оборотнем, и таскал её,и наматывал как карусель, больше для того, чтобы сверстники через рабицу видели суровость расправы,кружась и раскручивая по сухому бетонному двору за крепкую девичью косу,свою значимость.
А Казбек тем временем старательно уничтожал плоды ее труда, бегая в грязных земляных кирзачах по блестящему, мытому полу. «Месть стукачкам!» – вторил младший за рассказ отцу о прокуренном туалете.
– «Папа, да-да, это не мы, дада. Она врет»
– «У-у-у, нюни распустили, у-у-у-у», – передразнивала она их, вспоминая свои прыснувшие под треск косы слезы.
«Бумажки не резать, тряпки не шить, нитки не крошить, книжки взрослые не читать. Девочке не обязательно». В Уме встречным скорым проскальзывали нотки раздраженности, пугая вдогонку белыми зубками клавиш на черном лице фортепьяно, но совсем не страшно, а она совсем и не для то-го чтобы запугать, а лишь для того чтобы привить им тягу к чистоте и порядку, чтобы запомнили.
Иногда, увидев уставшие от уборки колючие Умины глаза, Тимур брал Исламку и, от греха, набрав в рот воды, выходил из дома. Он догадывался, что ее колючий взгляд был рафинированным ядом кураре, тогда как он в ответ изредка брызгался ядовитой слюной гюрзы, от попадания которой она слепла и частично глохла, истошным воем прося противоядие. И оно находилось для нее в слепящем зимнем солнце, отраженном в засыпанных альпийским снегом дворах и реках, расчищаемых северным ветром, окон речного ледяного горизонтоскрёба. В
