не откладывая…
Встречает дед маму и говорит:
– Придет Желтяк, выдай ему денег на дорогу.
– Куда ж он собрался?
– Разве не знаешь? На войну призывают, вот повестка пришла.
Мама повертела листок из школьной тетради, головой покачала:
– Ты че, в своем уме? Это же – филькина грамота. Тебе нихто не почитал, че тут написано?
– Да нет, – недоумевает дед.
– Так слушай: «Повестка. Приказываю деду Желтяку, жителю деревни Малиновка, явиться в район… При себе иметь картошки, хлеба буханку, денег сколько есть». Небось, Колька Гоцман сочинил… А тебе хто принес повестку эту?
– Да сам Желтяк и принес, я его отправил домой собираться.
Мама наказала отцу поговорить с ребятами – распоясались, так до беды недалеко.
– Представляешь, приезжает в райцентр этот «божий одуванчик». – «Ты хто и зачем пожаловал?» – спрашивают. – «Из Малиновки я, вот по повестке…» А там люди сурьезные, военные, им не до шуток, опять тебя вспомнят.
Дед тут же направился к дому Желтяковых. Там – переполох, бабка плачет, девчонки ревут, сыновья насупленные сидят, важные – им отец уже наказал хранить семейные традиции в случае своей гибели. Тут же в полном сборе и наши пройдохи. Дед Юха прихватил одного за руку, другого – за ухо, тотчас выявил зачинщика, им действительно оказался Колька Гоцманов, и ремнем объяснил, что будет впредь с каждым, если не возьмутся за ум. Дед никогда никого не бил больно, больше стращал – свои же ребята, племянники, внуки, дети единоверцев-колхозников. Они тоже не боялись деда, так – остерегались, порядка ради, хотя иногда и над ним самим подшучивали.
Перед церковными и советским праздниками дед садился за стол, пристраивал на носу очки в металлической оправе, вместо дужек использовал дратву. Читал он Евангелие своеобразно: произносил только согласные буквы. Внятно прочитывал лишь одну фразу, и то не полную: «Истинно, истинно говорю вам…». Дальше следовали булькающие звуки, словно разжевывал горячую картофелину, и, проглотив ее, победно, с чувством исполненной работы, произносил: «Аминь», после чего внимательно оглядывал избу, словно ожидая аплодисментов.
Такие чтения он практиковал зимой, летом недосуг. Ребят перед чтением выставлял на улицу, чтобы не мешали. Они и там умели достать деда и испортить святое дело. Через какое-то время со стороны окна слышался звук влетевшего шершня. Дед поднимал голову, прислушивался, однако процесс чтения Святого писания не прерывал. Звуки нарастали, и дед не выдерживал, подходил к окну. Жужжание прекращалось, но стоило ему снова сесть за Евангелие, как жужжание возобновлялось. Однако «шершню» скоро надоедало биться в окно. Через какое-то время, как ни в чем ни бывало, «артист» входил в избу.
– Здорово, дед! Читаешь? – бодро приветствовал он деда. Дед, словно муху, хватал лапищей парня, молча волок к выходу, одной ногой растворял дверь, другой –
