бордюр, то спрыгивая с него.
– Допустим, ты говоришь верно. Им все равно. Но при чем здесь звезды? Этика является достижением сознания человека, а не звезд. Во всех религиях есть понятия возмездия и греха.
– В Школе это зовут кармой. – Вера шла, держась за руку.
– Да, и в Школе проводят «терапию кармы». А что это? Ты не задумывалась?
– Боже! Какой ты нудьга! Еще два слова, и я умру от скуки.
– Нет, не нудьга и не морализатор, Вера. В Средние века покупали индульгенцию, в наше время платят за терапию кармы. Финансовый откуп от греха был и будет. В некотором смысле, это даже правильно. Меня волнует другое. И волнует очень.
– Что? – спросила она со вздохом.
– То, что люди в Школе лишены главного – свободы.
– Но они и так ее лишены. Что в Школе, что без нее, – отозвалась она.
– Да, но эгрегоры программируют людей по природе своей, без умысла. А Школа программирует своих учеников целенаправленно. Как ты этого не замечаешь?
– Оставим, – устало заключила Вера, и к этой беседе мы не возвращались ни в тот день, ни на следующий.
Когда мы дошли до особняка Лаваля и сели на ступенях между двух львов с обезьяньими мордами, я ее спросил, какая у нее цель.
– Тебе она не понравится, – с железной нотой в голосе ответила Вера. – Ау тебя-то есть цель?
Я решил не посвящать ее в то, что актуальная моя цель – вытянуть Веру из Школы, а вслух произнес:
– Да, у меня есть цель – написать книгу.
– Удивительно, – покачала головой Вера, глядя на меня с какой-то отстраненностью. – Удивительно.
Казалось, удивляло ее что-то другое, а не мой ответ, но я не мог понять, что.
Словно желая эту промелькнувшую ниточку утопить, Вера заявила:
– Ты большой молодец, – и встала, чтобы идти дальше.
Было заметно, что возникло некое табу на упоминание Школы. Признаться, это тяготило.
На Сенной площади, спохватившись, что через пятнадцать минут разведут мосты, Вера решила ехать домой. Я хотел вызвать ей такси. Но вот странность: Вера привела мне тысячу аргументов, почему ей такси не нужно, и затем самым невозможным образом ускользнула. Я попытался ее догнать. Но вдруг в темнейшем переулке увидел, как она запрыгнула в черный «порше», тут же тронувшийся с места. Мрак, который сопровождал наше прощание, был невозможен без подпитки сверхъестественного. Это был воистину мрак эгрегориальный.
И как же меня в этот момент схватила за глотку ревность! Наверное, я бы совершил кучу глупостей и потопил нашу любовь, но меня спасла запрограммированность отцовским желанием. И не то чтобы я сел тут же что-то писать! Нет, я продолжал идти, но все мои страсти и горести переместились в хрустальный шар, и я взирал на них сквозь замызганный и обляпанный со всех сторон литературный витраж. Вот я – мой вымышленный персонаж. Вот она – роковая красавица и тайна тайн, какой и должна быть
