докторским носом дверь, прошел к окну, отдернул полностью шторы. Обернулся, посмотрел на меня еще раз, но уже пристально и каким-то критическим, что ли, взглядом, пожевал губами:
– Проветрить, что ли? Позволишь окошко приоткрыть, твое сиятельство?
Кивнул только. Этого, думаю, будет достаточно. А хорошо, что окошко в поле моего зрения оказалось. Удачно кровать поставили, можно на облака смотреть. Они так причудливо в стеклах искривляются, хоть какое-то развлечение.
А много, однако, усилий ему пришлось приложить, чтобы раму едва-едва приоткрыть. Даже лицо покраснело от натуги. А уж сколько скрипу при этом было, не передать. Давно не открывали, что ли?
Легонько сквозняком потянуло. А ведь дверь закрыта. Вентиляционные каналы? Кто его знает? Зато не почуял, как ожидал, запахов навоза. Почему-то уверен был, раз сельская местность, раз усадьба, то обязательно должно было и навозом пахнуть. Мол, одно от другого неотделимо. А тут ничего подобного не унюхиваю, не пахнет.
Зато явственно потянуло ароматом цветущей сирени. Выходит, все-таки весна! Вот и определился окончательно с временем года. Осталось узнать сам год. И век…
Кстати!
– Не обидится доктор-то? Что его прочь выпроводили? Да еще и на кухню?
– А чего ему обижаться, если он и так там прижился? А если и обидится, так что? Деньги увидит, враз все обидки свои позабудет.
– Ну и ладно, коли так.
Никогда не говорил в таком тоне и таких оборотов и словечек не употреблял в разговоре. А тут сами собой с языка срываются. Про поведение промолчу, тут все почти привычно. Или не совсем? Иначе, почему дед так странно на меня посмотрел? Я что-то не то или не так сказал? Да и ладно. Спросит, думаю…
– Умываться или сразу завтрак подавать?
Вздрогнул даже, настолько неожиданно вопрос прозвучал. Да еще почти что над ухом. Ишь, подкрался. А я задумался, контроль за обстановкой утратил. Нехорошо!
– Умываться! – даже не задумался, сразу вылетело.
После прикосновения липких докторских пальцев кожа просто невыносимо зудела.
– И развяжи уже меня!
– Доктор не велел, – отмахнулся дядька.
– Велел, не велел, – не согласился, – он что угодно сейчас наговорит, лишь бы подольше здесь задержаться. Да развяжи же ты! Нормально я себя чувствую, нормально! И переломов у меня никаких нет. Так, ушибы только.
– Как нет? Я же сам тебя из сарая беспамятного выносил на руках. Там любому сразу понятно было, что без переломов не обошлось.
– Любому, – скривился. – Ошибся ты. Говорю же, нет никаких переломов. Да развяжи же! Сил больше нет терпеть. И умываться прикажи!
Дядька в очередной раз пристально глянул. Замер на секунду, даже рот открыл, сказать что-то хотел. Да передумал, звучно плямкнул губами и все-таки прислушался к моим словам, принялся меня освобождать от поднадоевших пут. Свобода! Ура!
Развязал веревки и прочь пошел. Из спаленки.
