ты только не обижайся на меня. Тут такое дело вышло. Они меня опять начальником отдела делают, а Кобра просто у меня работать будет. Не понравилось им, как все с отчетностью получилось. Я сейчас полчаса вице-президента уламывала, чтобы он тебя оставил, а Кобру в операционистки перевел, она же тухлая совсем, а банковский контроль – не шутки. Но он ничего не может, велено ему так. Вот, номерок телефона тебе передал. Сказал, чтобы обязательно позвонила. Ты не горюй, правда, может, эта Кобра сама уйдет, не захочет ко мне под начало.
– Да никуда она не денется, все равно все делать ты будешь, а она только зарплату получать. Где еще синекуру такую найдет? Ладно, не поминай лихом, пошла я. Что-нибудь придумаю.
– Я тебе вечером позвоню, держись!
Когда Наталья добралась до подъезда, голова, не смотря на проглоченную горсть таблеток, болела так, что хотелось кричать. Дурнота волной подкатывала к горлу, после каждых несколько шагов приходилось останавливаться, чтобы отдышаться. Она с трудом попала ключом в замочную скважину, перед глазами все размылось в неясные контуры. Наконец, захлопнула дверь, успев повернуть замок, и прямо в сапогах и пальто свалилась на диван. Начался приступ. Сознание отключилось от всего, что снаружи.
Глубокая ночь. Небо усыпано яркими звездами. Она стоит у огромного костра, от него пышет жаром. Непривычная одежда сковывает движения, мешает. Она подняла руку, чтобы поправить волосы. Это не ее рука, совсем узкая, кожа темная, почти черная, на запястье собралась в морщины под тяжелым, белого металла, браслетом, и волосы тоже не ее, они жесткие и плотные, уложены в тяжелый узел на затылке. Где это она? Какой-то мерный шум рядом. Тут, позади. Это море, плещется в пяти шагах от нее. Она стоит в толпе странно одетых людей: мужчины в белых длинных юбках, обвязанных вокруг талии, голые до пояса, или в оранжевых рубахах и штанах, расшитых по краю серебряной нитью, женщины, обмотанные разноцветными тканями, к ним прижимаются дети. Все смотрят в сторону от моря, чего-то ждут. Почему она оказалась здесь? Что сейчас будет? Вот по толпе пробегает шум, что-то начинается, но ей не видно. Толпа расступается. Там, за ней, горят воткнутые в песок свечи, с двух сторон огораживая тропу, ведущую сюда, вниз, к костру. Люди вокруг нее запевают протяжную тягучую песню на незнакомом языке. Между свечами появляются мужчины в белых одеждах. Они несут на руках статую женщины, отлитую из золотого цвета металла. Движутся они неторопливо, останавливаясь, замирая после каждого шага. Там, где они проходят, люди опускаются на землю, простирают руки к золотой женщине. Наконец, носильщики подходят к костру и бережно ставят статую подле него. Какой-то мужчина рядом дергает ее за одежду, и она тоже падает на колени, острая боль пронзает ноги. Это вовсе не ее тело, оно не хочет слушаться. «Парвати, Парвати», – шепчет тот мужчина около нее, и еще какие-то слова, она не может разобрать. Она просто смотрит, на золотое лицо скульптуры. Отблески от костра скользят по нему, кажется, золотая женщина улыбается лично ей. В непонятном для себя порыве, протягивает к ней руки и слышит, нет, чувствует
