привычной человеческому мозгу логики управления государством, то все произошедшее, вероятно, выглядит вполне хармсовским абсурдом, даже с поправкой на такое, также исторически привычное, явление, как коррупция. Поскольку оценка какого-либо государства как коррумпированного, все же признает его, государства, существование. С другой стороны, со всей определенностью можно утверждать, что среднестатистический российский обыватель конца 20-го – начала 21-го века (вне зависимости от его общественного положения и ранга) не найдет в описанной ситуации ничего абсурдного – хотя, безусловно, она таковой является. Таким образом, в первом случае пониманию происходящего будет препятствовать приверженность академическим представлениям, а во втором – состоявшаяся ментальная адаптация к извращенным формам политико-экономического устройства.
Исходя из этого, чтобы достигнуть понимания внутренней логики описываемых событий, правильнее всего будет, оставаясь верным классическим представлениям об устройстве государства, попытаться со стороны взглянуть на ситуацию в ее конкретно-историческом контексте, в этот контекст, однако, не встраиваясь. В данном преломлении, как представляется, и конкретные описываемые события, и вообще все события данной повести, возвращаясь к сказанному чуть ранее, очень важно рассматривать в контексте не наличия, а отсутствия в России государства как института, в контексте борьбы частных групп в условиях лишь формального присутствия института государства, их постоянной, непрекращающейся борьбы за перераспределение влияния, контроля над собственностью и финансами.
Об этом контексте нельзя забывать ни на минуту; но равно нельзя и свыкаться с ним, как со знакомым и потому не кажущимся уже вроде бы слишком уродливым антуражем.
Казалось бы: зачем государству организовывать аукцион, продавая за долги принадлежащее частным лицам крупное предприятие фактически самому себе? Однако, в условиях квази- или псевдогосударства (то есть такого устройства общественной жизни, когда государственные институты являются бутафорией, сохраняемой ради соблюдения некоторых приличий, ради усыпления общественной бдительности), сбор налогов становится не функцией государства, существующей для перераспределения финансовых ресурсов в целях общественной пользы, а вариацией своего рода криминального «общака». За невнесение денег в «общак» (государственный бюджет), по отношению к не проявляющим должного уважения к «понятиям» о необходимости это делать, применяются различные меры: отлучение от власти, лишение основных источников дохода (например, контролируемых промышленных предприятий); при этом источники дохода перераспределяются в пользу тех, кто готов со своей стороны предложить «общаку» дополнительные вливания. В свою очередь, выплата денег в «общак» борющимися за влияние частными группами или корпорациями является условием
