привет.
– Извини, что ночью. Как догадываешься, наверное, не по своей воле…
– Ну да…
– Мне мой тут звонил… только что. Они там опять вроде на самых верхах до чего-то договорились. Говорит, надо заяву4 какую-то… совместную.
Ответа не последовало. Кравченко, похоже, вообще не понимал, чего от него хотят.
– Ты, видимо, пока не в курсе? – вынудил его вопросом подать голос Щеглов.
– Нет-нет, – сонно-испуганно пробубнил Кравченко, – мне пока никто не звонил.
– А-а… Ну… ладно тогда. Ладно… Ты извини, я… Ну, давай тогда утром. Ты – как получишь какие-нибудь вводные… если получишь… набери мне, хорошо?
Щеглов, пожалуй, все еще немного надеялся, что продолжения наутро не последует.
– ОК.
Ожидания вполне подтвердились. Своей бессмысленной, но, увы, весьма для него характерной суетливой спешкой Ковыляев, как это часто бывало, поставил Щеглова в идиотское положение. Да и себя, в общем, тоже. Впрочем, вряд ли его волновало мнение Кравченко.
Оставалось часов пять на сон. Увы, нужно было разбудить еще одного человека. Антон набрал номер своего водителя и, извинившись, попросил его приехать на час раньше обычного.
Открыв окно, вдохнул сырого, холодного воздуха.
Жена уже спала. Щеглов выключил свет. Свой второй мобильный в эту ночь он, на всякий случай, оставил включенным.
Начальник управления общественных связей Топливной компании Антон Сергеевич Щеглов не любил свою работу. Временами бывало: казалось ему, что он – человек на своем месте, и что есть у него в руках достойное дело, которым он может быть доволен, и что свои деньги он получает не зря; но чем дольше состоял он на корпоративной службе, тем реже такие мысли посещали его.
Собственно, не в большей степени, чем от своей нынешней работы, испытывал Щеглов удовлетворение и в целом от своего места в жизни, от того, как складывалась эта его единственная, неповторимая жизнь, от места, которое выбрал он, или которое выбрало его – этого он даже не знал; а, скорее, видел, чувствовал это так, что понесло его куда-то не туда, совсем не в ту степь, понесло течением, ветром, понесло чем-то неподвластным; и поди теперь разбери, куда и как повернуть, и поди еще поверни, если и разберешь.
Щеглов вырос на московской окраине, его отец был инженером, мать – преподавателем вуза, и он был единственным ребенком в семье. Его самого родители любили, но, запутавшись, кажется, с самого начала в отношениях между собой, не имели они между собой согласия; и, каждый в отдельности, они пытались по-своему заботиться о нем, но эта забота была, скорее, конкуренцией, была не для него, а для них, между ними, с ребенком в качестве статиста; и радостной, светлой атмосферы дома Антону всегда не хватало, и все свое детство, и уже и юность
«Заява» (в данном случае – профессиональный сленг): официальное заявление.
