молча кивнул. Затем резко встал с места, подошёл к окну и зачем-то задёрнул полностью шторку. Обернулся к жене, о чём-то задумываясь.
– Что? Что, Ермолай?
Тот мрачно усмехнулся и неопределённо произнёс, обращаясь к жене: – А тогда зачем же сегодня Глушак в тайгу собрался, если у него ружьё изъяли? А, Матрёна?
Та пожала плечами, не сводя настороженного взгляда от мужа.
– Зачем поехал в тайгу, если охоту теперь запретили? – повторил в поисках внутреннего ответа Ермоха, но ответа он найти не мог. А Матрёна вообще теперь пребывала в полной растерянности. Одна мысль у неё напирала на другую и в итоге в голове образовалась каша.
– Если только у одного Глушака забрали ружьё, то почему у других нет? Не один же Глушак в деревне охотой промышляет? Мирониха, значит, не видела, что машина к другим подъезжала?
– Может, и подъезжала, деревня-то у нас не с кулачок. Может, на другом конце к другим тоже эти в фуражках наведывались?
– Может, – согласился Ермоха. – Только самых заядлых охотников-то мобилизовали. Сейчас и Чистохин, и Лыков, и Козлов далеко отсюда.
– Они-то далеко, а ружья, – сказала Матрёна.
– Окромя Миронихи, никто ничего не говорил? Вот ведь загадал загадку Глушак, – допытывался Ермоха. Он почему-то вдруг перестал называть соседа по улице Прокопьичем, официально перешёл на фамилию.
– Никто, – подтвердила Матрёна.
– Дела, – Ермоха по привычке яростно почесал плешь на голове. – Тогда, получается, что никто у него ружья и не изымал? Тогда зачем же эти приезжали? Вальку бы расспросить, а, Матрёна?
– Нет, Ермолай. Лучше носа не совать… Потом всё равно узнаем. Вернётся, сам у него и спросишь. А лучше, молчать. Я же говорю, лучше носа не совать…
Супруги с минуту помолчали.
– Ладно, пора за свои дела приниматься, – нарушила молчание Матрёна.
– Пора, – согласился Ермоха. – Пойду коровник почищу. Вари обед.
– Ты мне картошки подкопай на щи. Сырая земля-то. И когда теперь копать огород будем с этими дождями?
– Ты про свой огород теперь, Матрёна, забудь. На колхозном поле грязи по колено. Сначала там картоху надо вытаскивать. Бригадир сказал давеча, что как маленько распогодиться, так и всем миром надо навалиться. Что? Что, Матрёна, рот закрыла-то? Ещё не привыкла?
– Не привыкла я, Ермолай, – она вдруг безвольно присела на табуретку и утёрла посудным полотенцем вдруг повлажневшие глаза.
Ермоха в полунадетом дождевике подошёл, наклонился, тронул за плечо жену.
– Ничего, мать, привыкнем, переживём.
– Переживём, если не помрём, – Матрёна опять утёрла глаза полотенцем. – Ой, посудное же!
– Не помрём, Матрёна Ивановна, не помрём.
– Ладно. Иди уже. Мне скоро тоже бежать на вечернюю дойку…
* * *
– Видел Вальку? –
