не хватятся. Она даже собаку боялась завести, говорила: “Умру, никто не хватится, пес испугается. А потом проголодается и будет меня грызть”. Вы можете мне не верить, но я и позвонила потому, что не хотела, чтобы она лежала так. Да, будущее она видела. А то, что себя не уберегла, так тут есть одна вещь. Знаете, вот хирурги, как известно, не делают операции своим близким. Какие у них на это причины – не знаю. Но то, что очень трудно гадать близким людям – это очевидно. Вообще, чем больше знаешь о человеке – тем сложнее заглянуть в его будущее.
– Как это? – не понял Кудряшов.
– Все предсказания основываются на интуиции. А факты – информация конкретная – ее забивают. Это такая, знаете, очень тонкая материя, интуиция. Она просто выключается, когда ты много знаешь о человеке. Тогда начинает работать логика, жизненный опыт со всеми своими моделями и стереотипами, отношение к человеку… Да все, что угодно. Интуиция – это чувство звериное, надличностное. Это ориентация во времени и пространстве без помощи высшей нервной деятельности. Ну, как вам объяснить? Неужели вы никогда не чувствовали, что такое интуиция?
Кудряшову стало обидно: ясно, что его принимают за полного кретина, рассказывая эти легенды. “Ну, ничего. Логика меня еще никогда не подводила”. И мстительно озвучил:
– Так как же вы, Лариса Павловна, не “проинтуичили” заранее смерть своей подруги?
– Да именно потому, что она была моей подругой, и я ее слишком хорошо знала. Господи, неужели не понятно? Я же вам только что долго объясняла – почему.
Верещагина замкнулась. Замыкалась она быстро, как устрица. Вот только что была видна нежная, беззащитная субстанция, вдруг – хлоп – непробиваемая твердость. Верти в руках, сколько хочешь, но это будет уже другое существо.
– Предположим, – не сдавался, однако, Кудряшов, – Но как же вы тогда догадались, что Алевтины Григорьевны больше нет?
– Не знаю, честно, – Верещагина и в правду выглядела растерянной, – Я возвращалась от Кати. Было часа три, по-моему. Народу на улицах – никого. Я остановила машину, открыла окна. Я люблю, когда раннее утро, когда усталость после бессонной ночи… Я вспомнила Алевтину, она тоже любила эти часы, она и ложилась-то спать где-то после пяти утра, не раньше. Говорила: только с полуночи до пяти и живет, остальное время – пустое. Я не могу вам объяснить, что произошло. Но я вдруг поняла, что Алевтины больше нет. Нет и все. Мне стало страшно.
Лариса вдруг резко затормозила, примостилась у обочины.
– А потом, – услышал Кудряшов, – потом я позвонила из автомата в полицию. Я побоялась ехать сама.
Кудряшов, наконец, посмотрел на Верещагину. Лицо ее было бледным, и Слава подумал, что она еще хорошо держится после бессонной ночи.
– Вы мне не верите? – жалобно спросила Лариса, и Кудряшов понял, что ей очень важен его ответ.
– Верю, – соврал.
– Вы просто успокаиваете меня.
– Почему? Верю. Может, я сяду за руль? Вы устали…
– Я
