Сентябрь еще далеко, сказал я, и кто знает, что случится до того времени.
Она пожала плечами.
– На самом деле я думал не о себе, а о тебе. Либо ты по-прежнему будешь полна гнева и обиды, и когда я позвоню тебе, ты бросишь трубку. Либо мы снова окажемся вместе, будем любить друг друга искренне и нежно, вспоминая то, что произошло сегодня, как плохой сон.
Грания ничего не ответила.
– Значит, до сентября, – проговорил он.
– Пусть будет так, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– Я не стану беспокоить тебя, Грания. Если захочешь, позвони мне сама. Я буду здесь и буду с нетерпением ожидать нашей новой встречи. Нам необязательно быть любовниками, если ты этого не хочешь. Если вчерашняя ночь была для тебя «случайной», я больше не хотел бы тебя видеть. Если бы эта ночь была случайной и для меня, я предпочел бы, чтобы все закончилось сейчас. Но я буду здесь и буду ждать твоего возвращения.
Ее лицо по-прежнему оставалось напряженным и расстроенным.
– Очевидно, я должна позвонить первой, чтобы убедиться в том, что с тобой нет девушки из тех, о которых ты говорил?
– Их не будет, пока ты не вернешься, – ответил он.
Она покачала головой и сказала:
– Вряд ли это случится.
– Давай договоримся: никогда не говори «никогда». – Его улыбка была доброй и открытой.
Он стоял в дверях, а она уходила вниз по дороге – засунув руки в карманы куртки и низко опустив голову. Она была одинока и растеряна. Ему хотелось догнать ее и вернуть, но время для этого еще не пришло.
И все же он сделал то, что был должен. У них могло бы вообще не быть будущего, если бы он пассивно наблюдал, как тонет Эйдан, и морочил бы голову его дочери, утверждая, что ничего не знал. Интересно, подумал он, какую ставку азартный человек сделал бы на то, что Грания когда-либо вернется? И решил: пятьдесят на пятьдесят.
Шансы на то, что увенчается успехом затея с вечерними курсами, были куда меньше – по крайней мере, для любого здравомыслящего человека. Они были обречены еще до своего рождения.
Синьора
За все годы – да, уже годы! – пока Нора О’Донохью жила на Сицилии, она не получила ни одного письма из дома.
Каждый раз она с надеждой смотрела на il postino[3], когда он поднимался по узенькой улочке, змеившейся под раскаленным синим небом. Но письма из Ирландии не приходили, хотя сама она писала регулярно – первого числа каждого месяца, – чтобы сообщить домашним, как обстоят у нее дела. Она даже купила копирку, а это оказалось весьма непростым делом: во-первых, надо было найти канцелярский магазин, где ее продавали, а во-вторых, объяснить на итальянском, что ей нужно. Но Нора не надеялась на свою память, а ей было необходимо знать, что именно она писала раньше, чтобы не противоречить самой себе в следующем письме. Поскольку все, что она сообщала родным о своей жизни, было абсолютной ложью, а ложь должна быть последовательной. Пусть ей и не отвечали, но ее письма наверняка
Почтальон
