когда, край светила утонет,Бросит месяц серебряный луч,
Ветерок, зной на волю прогонит,
Не спеша – он лишь днями могуч,
Увлекут нас потоки ночные,
От заката, до новой зари,
В пущи те, где цветы неземные,
А над ними, безмолвье царит.
Будут наши мятежные души,
Словно бабочка и мотылек,
В полумраке рапсодии слушать,
А потом, пусть алеет восток.
Ты таинственностью не мучай,
Приходи, расскажи, кто ты.
Вот увидишь, что будет лучше,
Никакой, тебе, маяты!
– Вроде бы ничего не напутал, – подал голос Геннадий, так и не дождавшийся реакции от единственного внимающего ему слушателя.
А слушатель этот, все рифмованное и записанное в строчки считал поэзией, и по этой причине, сейчас не мог ничего внятного произнести – слишком красивым, показалось ему, это прозвучавшее «бессмертное творение» ефрейтора Мухина, – как у Есенина, – подумал Сеня, где, – «Грубым дается радость…». Его друг Мишка Юдин сказал, когда-то, что это лучшее стихотворение не обласканного партией и правительством, великого русского поэта. Вот и пришлось Семену Пчелкину выучить стих наизусть, дабы не прослыть невеждой в студенческой среде, в которую он лелеял надежду как-нибудь, да просочиться. А сейчас, когда Мишки рядом нет, и некому подсказать какие-то лестные слова, Сеня пыжился в бесплодном поиске, помалкивая.
– Ну что Пчелка воды в рот набрал, невпопад получается, да? – призвал к ответу Генка.
– Наоборот, хорошо.
– Еще бы. Я не про то. Как думаешь, достойным будет такой ответ на их, четыре, убийственные строчки? – задумчиво вопрошал Гена.
– Сверх того. А что…, и лирика, и цинизм в наличии, и, мужское великодушие присутствует, а оно, тут не лишним будет, – выдал Сеня, наконец-то, удачно сформулированную фразу. Заметив довольную легкую ухмылку на Генкиных пухлых губах, добавил, – лучше не придумаешь.
– Детвору будить будем?
– Пусть спят; часок, думаю, Кулемы потратят, если не больше. Тут ведь соответствовать не так-то просто, а сдаваться они точно не захотят – вот ребятки сил и наберутся, вдруг, да их светлые головы еще пригодятся, – рассудил Сеня, и вновь воспользовался «ниточной почтой».
– Ты Сеня, чувствую, в стишках недурственно сечешь, только что-то сиротой казанской прикидываешься – я ни я, и хата не моя. Кажется мне, ты сам не хуже смог бы сочинить, – рассчитывая, наверно, услышать отрицательный ответ, предположил Гена.
– Да, в порядке баловства, иногда наплетаю чего-нибудь, – с нарочитой нескромностью ответил Сеня, решив подурачиться, и если что выдать в «эфир» то самое, что только что приходило в его голову. – Вот, к примеру, грустные строки о печальных перспективах, ожидающих поклонников шумного время препровождения, в питейных заведениях низшего разряда, в самый разгар знойной
