как она сохранила такую невинность, живя под крышей с безумцами Лас-Вегаса.
Я вытащил рубашку из брюк, затем начал расстегивать. Грета следила за моими движениями с величайшим любопытством, которое постепенно перешло в восхищение, когда я справился с пуговицами и обнажил торс.
Ее глаза блуждали по моим грудным мышцам и прессу, оставляя горячие следы на моей коже одним лишь взглядом. А кое-какие мои места уже успели налиться кровью, пока я находился наедине с этой девушкой. Я стянул рубашку, наклонился вперед и аккуратно накинул ее на плечи Греты.
Она была ей слишком велика, к тому же прикрывала бедра. Она поплотнее закуталась и сделала глубокий вдох, а после посмотрела на меня с легкой, очаровательной улыбкой.
– Спасибо. Твоя рубашка приятно пахнет.
– Она пахнет мной, – сказал я так, словно клетки моего мозга покинули черепную коробку.
Она ничего не ответила, только счастливо вздохнула.
Я не мог оторвать от нее взгляда. Осознание того, что Грета надела то, что я носил несколько мгновений назад, и скоро будет пахнуть так же, как я… черт, происходящее привело меня в восторг.
Грета оперлась щекой о колени и позволила своему взгляду еще раз пробежаться по моему телу, задержавшись на татуировке Семьи над сердцем.
– Это твоя единственная татуировка?
– Есть и всегда будет.
Взор Греты опустился ниже, к тонким порезам на ребрах. Я потрогал их, удивляясь, почему именно они привлекли ее внимание. У меня было больше шрамов на руках, животе и спине.
– Они выглядят красиво.
Это было самое странное, что кто-либо когда-либо говорил о моих шрамах, и я непроизвольно фыркнул.
– Создавать красивые шрамы – особый талант Максимуса.
Она сузила глаза, пытаясь сосредоточиться.
– Он был твоим другом.
– Он и есть мой друг, – поправил я.
– Он все еще твой друг?
– Да, у него такие же шрамы, как у меня. Ну, не такие красивые, конечно, – пошутил я.
Она рассмеялась, и что-то шевельнулось у меня в животе. Несмотря на холод в камере, мне стало чертовски жарко.
– Почему вы причинили друг другу боль?
– Мы пытали друг друга, чтобы стать сильнее. Он собирается стать головорезом при своем отце.
– Он мой двоюродный брат.
Я всегда забывал, что Максимус являлся родственником Фальконе, что его отец – сводный брат Римо. Даже сейчас подобное не укладывалось в голове. Папа позаботился о том, чтобы я ни единым словом не упомянул Гроула или Максимуса. Грета, однако, судя по голосу, не возражала.
– Пытки сделали тебя сильнее? – спросила она с искренним любопытством.
– Да. Но с тех пор мы с ним сражались со многими врагами и выдержали гораздо больше боли, чем от ножа друг друга.
Ее взгляд скользнул к двери, и она прикусила губу. И пошевелила пальцами ног, но я сомневался,
