кто на Север… Женщин нет.
– Почему? – вежливо спросил Данис.
– Что в деревне хорошего? – дед налил себе из бутылки в стакан жидкости, посмотрел на Даниса. – Ты будешь?
Услышав испуганное «Что вы, нет!», воскликнул обрадованно:
– Правильно! Не надо! Употреблять эту гадость, будь она неладна, меня война научила… Вы ешьте кашу. Вон огурчики, на фронте один друг научил солить… О чем я говорил? Коров некому доить стало. Скоро сбегут и эти доярки, будь они неладны. Все хотят правдами и неправдами получить паспорт. Думают, получат документ, уедут в Казахстан и будут выращивать хлеб. Как будто у себя его нельзя жать. Все поля засеяли кукурузой, будь она неладна. Где это видано, чтобы в наших краях кукуруза созревала? Не-е-е… Товарища Сталина нам не хватает. Он бы навел порядок!
– Когда шли, видели, везде эта штука растет, – вставила слово Зухра, поддерживая разговор.
– Это еще куда ни шло. В голодные времена ели лебеду, слопаем и кукурузу, будь она неладна, народ у нас терпеливый. Так недавно Хрущев велел срезать огороды, запретил держать коз… Постановил, будь он неладен, иметь в личном хозяйстве всего одну корову и четырех овец. Тьфу! После войны-то наши мужики, кто вернулся с фронта, настрогали по пять – десять детей. Чем их кормить? Колхоз, будь он неладен, накормит? Уж он накормит! Держи карман шире! Мне вот за мою работу платят двенадцать рублей новыми деньгами, еще колхозная пенсия капает. Спасибо, конечно. Раньше совсем уж как крепостные, за палочки работали. Дояркам дают чуть поболее моего – восемнадцать. Попробуй, будь он неладен, поживи без личного хозяйства на эти деньги! У колхоза свои детки есть: со шляпами и на машинах. Каждый божий день им режут то барана, а то и бычка. Для них коммунизм уже построили. Остальные бегут. От безденежья, от голода, от, как его… крепостничества. Да, товарищ Сталин, скажу вам, навел бы порядок. Эти обещают коммунизм. Вот там уж точно, без вранья, говорят нам шляпы с галстуками, и вам, уважаемые колхозники, все будет бесплатно. И баранина, и штаны, и конфеты для ваших босых детишек… Но мой покойный дед заявлял, что на халяву бывает лишь соседская жена на сеновале, и то, когда ее муж на сенокосе.
Я пытался слушать веселый рассказ деда, он оказался чересчур словоохотливым, не похожим на наших деревенских мужиков, но меня раздражали его бесконечные «будь он неладен». И усталость брала свое, глаза слипались, голос его все отдалялся и отдалялся. Я не заметил, как уснул, прижавшись к лежащему в шалаше старому хомуту.
Утром проснулся от крика Зухры:
– Вставайте скорее, кто-то сюда едет!
Мы с Данисом выскочили из шалаша и посмотрели в сторону, куда указывала Зухра. Далеко, километрах в пяти от нас поднимался столб пыли.
– Где дед? – спросил Данис, ныряя обратно в шалаш. – Забирайте вещи, ничего не оставляйте…
– Деда нет, будь он неладен, – подражая старику, ответила Зухра. – Думала, пасет коров, но посмотрела, там его тоже не видно. Утром,
