душу отдали!
Человек в кожаном плаще обернулся и гневно посмотрел на главаря: «Трое до сих пор живы. Я оттащил их вон к тому дереву. Иди и прикончи их».
Меч оборвал жизнь тех, кто замешкался на пороге смерти. Когда главарь закончил свою работу, он услышал хорошо знакомый свист. Уворачиваться было поздно. Первая стрела попала ему в живот. Он с ужасом смотрел на огромное, быстро росшее кровавое пятно на животе. Вторая стрела оборвала его жизнь.
Человек в кожаном плаще, поняв, что третья стрела не требуется, пробормотал: «Шайтан бы тебя побрал! А письмо московитки Хюррем уже, наверное, доставили».
Два гонца, оба в черном, один – на гнедой, другой – на белой лошади, скакали во весь опор к воротам дворца, освещенного большими фонарями. По обеим сторонам дороги, по которой они неслись, словно молнии, – только топот копыт раздавался в тишине – выстроились в почетном карауле кипарисы. Весь день лил дождь, и дорога была в лужах. Мокрые от пота гривы, развеваясь на ветру, били всадников по лицу. Брызги луж, словно стрелы, неслись в разные стороны, а всадники между тем ворвались во двор через ворота между двух башен. Всадник, сидевший на белой лошади, взмахнул правой рукой, будто замахиваясь мечом на врага, ударил лошадь концами длинного повода, чтобы скакала быстрее.
– Прочь с дороги! Дорогу гонцам Хюррем Султан!
В сумерках опускавшегося вечера по усталым камням двора зашаркали торопливые шаги. Сбежалась дворцовая охрана. На приезжих нацелили пики. Показались мечи, несколько солдат, вооруженных ружьями, взяли прибывших на прицел. Солдаты всадников остановить не сумели. Обе лошади, вытянув шеи и шумно дыша, пролетели над ними и помчались дальше.
– Пропустите гонцов Хюррем Султан! – опять нарушил тишину громогласный крик черного всадника на белой лошади.
Стражники, на мгновение замявшиеся в нерешительности, разбежались врассыпную от мчавшихся прямо на них всадников – и те, словно ветер, влетели в еще один двор. Искры, сыпавшиеся на камни из-под копыт, светились в темноте, как светлячки. Солдаты на сей раз попытались удержать яростных, разгоряченных, шумно дышавших лошадей. Гнедая лошадь, испугавшись толпы и криков, поднялась на дыбы. Лягая воздух передними ногами, она яростно заржала. За ней на дыбы поднялась и белая и так заржала, что задрожал весь двор.
Четверо конюхов, поймав поводья, попытались успокоить животных, а двое гонцов тем временем ловким движением высвободили ноги из стремян и соскользнули с седел. Оба замерли перед дверью, на которой красовалась тугра[2] Фатиха Султана Мехмед Хана[3]. Дворцовые евнухи поднесли им кувшин со свежей колодезной водой – напиться, и они пили, чашка за чашкой.
Чавуш-баши[4], забеспокоившись, выглянул в караульную дверь башни с островерхим куполом, которая отделяла площадь от второго двора, и крикнул: «Эй, это кто там нарушает покой? Вы разве не знаете, что во дворец нельзя врываться, как в хлев?»
Один из всадников
Тугра – личный знак правителя, содержащий его имя и титул. Ставится на государственных документах, монетах.
Фатих Султан Мехмед, или Мехмед Завоеватель (1432–1481), девятый правитель Османской династии, завоеватель Константинополя.
Чавуш-баши – начальник стражи.
