неясно. Соответственно, нас приводят к единственно возможному предположению считать эту соединительную силу тождественной с чисто духовным элементом в каждом понятии, как само мышление, и, с извинительным признанием, что мы не можем определить его, мы также лишены дальнейшего изложения первого. Очевидно, что мысль «то же самое» не принадлежит к тому, что передается через органы чувств; очевидно, что абстрактное понятие тождества не существует в нас готовым до всякого опыта, а лишь постепенно формируется с опытом; очевидно, однако, что эта мысль, имеющая в качестве своей предпосылки определенное постижение, фиксацию и сравнение и неразрывно связанная с ними, то есть способность воспринимать тождество или различие в каждом отдельном случае, должна принадлежать к сущности того психического элемента, через вступление которого простой сенсорный стимул становится мыслью. Очевидно, что индивидуальный акт признания тождества совершенно отличен от процесса, превращающего чувственный стимул в мысль, но возможность такого признания, материал, из которого оно состоит, так сказать, должна быть мыслью о возможном тождестве, которое должно быть признано, что воспринимаемое сравнивается с каждой другой воспринимаемой вещью и должно стоять с ней либо в отношении тождества, либо различия; эта мысль должна лежать в том, что мысленно добавляется к чувственному стимулу. Таким образом, признано неверным, но в определенном отношении не лишенным ценности, если мы представим этот процесс под образом признания тождества. Этот процесс, конечно, отличается от любого другого. Простое «А есть А» достаточно часто разоблачалось в своей ничтожности; оно вообще не имеет никакого значения, и другие суждения о тождестве, которые достаточно часто приводятся в качестве объяснений, такие как хорошо известное «дети есть дети», также имеют совершенно иной смысл. В них субъект вновь превращается в предикат в риторическом интересе; при этом указывается на существенную характеристику субъекта, о которой, однако, иногда забывают. На то, что о ней нельзя забывать, что она абсолютно неотделима от других характеристик, заложенных в этих словах, указывает двойная установка одного слова.
Суждение о тождестве имеет совершенно иной смысл, как если представить себе соединение чисто духовного элемента, из которого исходит понятие тождества и различия, с простым чувственным восприятием. В этом случае первое ощущение, еще не понятое, было бы субъектом, но в качестве предиката оно является как бы вторым, теперь уже понимающим, фиксирующим взглядом, который снова узнает его, накладывает на него печать духовного обладания и, устраняя индивидуальную определенность, превращает его в общую мысль о красном или твердом, остром или круглом и тому подобном. Иными словами, духовный аналог, ничем от него не отличающийся, теперь утверждает себя за него, неся в себе всю его сущность, составляя тем самым его отчетливость и идентифицируемость,
