не сама по себе, а только тогда, когда, вопреки ожиданиям, осязающая рука не ощущает сопротивления, ощущение сопротивления возникает только тогда, когда глаз не видит предмета, и так далее. Здесь, таким образом, предполагается весь взгляд на вещи, т. е. на явления, неразрывно связанные друг с другом, порожденные опытом и нашей умственной деятельностью. Я не могу теперь считать, что характер видимости как таковой, если мы используем это слово в более широком смысле, отменяется эмпирически предполагаемой связью двух или более чувственных впечатлений, и поэтому все, что появляется, то есть что воспринимается, не выводится сначала, есть видимость, phainomenon. Восприятие, таким образом, противопоставляется тому, что является исключительно работой мысли, – нуменону. Тот факт, что явления сохраняются с непоколебимой верностью и стойкостью или повторяются в соответствии с неизменным законом, не может лишить их характера явления. Что можно и нужно заключить – ради этой стойкости ассоциации или ради постоянства и закономерности, – это уже другой вопрос, и мы должны отличать это заключение от того, что принимается за таковое. Со многих сторон делался и до сих пор делается вывод, что за явлениями, под ними или в них, должно быть что-то, как говорится, несущее. Пока рассматривается только отличие того же самого от нашего восприятия, впечатления на нас, обусловленного строением наших нервов и мозга, это suppositum [предположение – wp] называется вещью-в-себе, постольку она не воспринимается чувствами, а только мыслится, нуменоном, постольку она находится за или под видимостью как несущая субстанция, и постольку она противостоит смене видимостей как твердая основа, также сущность. Но никто никогда не мог сказать о нем ничего другого, кроме этих внешних, чисто образных указаний, оправдывающих название, если только это не производящее основание. Если это действительно единственное, что мы можем помыслить, кроме самой видимости, то очевидно, что концепция сущности и субстанциальности, в той мере, в какой она более узкая, чем чистая простая мысль о причине, является туманным произведением произвола.
Если мы подчеркиваем отношение субъекта, что появление как субъект должно лежать в основе появления, то мы должны сначала исследовать эту идею субъекта и предиката, чтобы обнаружить, что она не содержит ничего, кроме либо отношения причины и следствия, либо отношения тождества, о котором речь пойдет ниже.
То, что можно сказать о причине наших чувственных восприятий, должно быть объяснено другой наукой. Здесь можно только заметить, что идея производящей причины достаточна, как для объяснения возникновения, так и для объяснения постоянства, регулярности и устойчивой связи определенных представлений; то, что, так сказать, из ничего производит поражение моих нервов, несомненно, обладает также способностью повторять этот эффект по определенному правилу и связывать его с другими.
Если
