5, а когда мир перекосило, стала жить на Дорот Ришоним, 7. Так прошли весна, лето и осень. Мы с Дашей – хотя это и не Даша была, но неважно, – мы с Дашей на это не особо обращали внимание, нам не до этого было; мы и про то, что началась зима, узнали от дождя. Он замерз. А это только зимой может быть. Ну или ты чудо явил. Ты – это Бог. В общем, дождь замерз и стал инеем на окне. Зато мы с Дашей – хотя это и не Даша была – смогли разговаривать. Нет, мы и раньше с ней разговаривали – вздохами, стонами и оргазмами. Наречиями без речи. Деепричастиями без причастия. А зимой мы стали разговаривать еще и дыханием. Мы дышали на замерзшее окно, и там появлялись слова.
«Как можно любить меня? – выдыхала она. – Ведь я не существую».
«Если тебя нет, то и меня нет», – ежиком дышал я на окно.
«Как можно любить сон?» – спрашивала она.
«Ты – мой сон», – отвечал я.
«Тогда не просыпайся», – дышала Даша. Хотя это не Даша была.
А я – я не просыпался. Может, даже это и не я был. А она, ну которая не Даша была, – она тоже не просыпалась. Все это было похоже на БДСМ – игру, где оба партнера забыли стоп-слово. Но мы его специально забыли. И я и она не хотели возвращаться в тот мир. Ну который был по ту сторону окна. Мир, который существовал по ту сторону лужи. Не знаю, почему ты создал мир, в котором любовь невозможна по ту сторону лужи. Ты – это Бог. И иногда мы слышали твой голос сквозь замерзший дождь на стекле. И голос твоего второго тоже слышали. Сквозь сон. Ну или наоборот: твой голос мы сквозь сон слышали, а голос твоего второго – сквозь дождь.
– Когда эта ким-ки-дуковщина кончится? – ворчал ты, кивая на нас. Это сквозь иней было слышно – как ты кивал. А твой второй – он плечами пожимал. Это сквозь сон было слышно – ну как твой второй плечами пожимал. А может, все наоборот было: второй кивал, а ты пожимал. Сквозь сон и замерзший дождь. А Даша, которая не Даша была, услышав это – ну что ты кивал, а твой второй плечами пожимал, – взволнованно дышала на окно: «Я очень боюсь, что время возьмет и кончится. Мы не готовы к этому – ни ты, ни я».
А я, ну который, возможно, и не я был, не знал, что сказать, и только обнимал ее. Ну потому что я тоже очень боялся, что время кончится. И еще я знал, что мы действительно к этому не готовы: ни Даша, которая не Дашей была, ни я. Хотя это, возможно, не я был.
Время действительно скоро кончится. Через два часа и шестнадцать минут. Я, ну тот я, который точно я, к этому не готов, но оно кончится. Через два часа и шестнадцать минут.
И кровь
течет с руки
Поэты многое про любовь знали. Ну и про лужу тоже. Знать про лужу поэтам – сам Бог велел. Ну то есть ты. А может, и твой второй тоже велел. И про замерзший дождь на окне бабушкиной квартиры на Соколе поэты, естественно, тоже знали. С той стороны зеркального стекла – называл это Арсений Тарковский. Он сам знал и сыну своему Андрею показал путь туда – по лестнице, как головокруженье, сквозь влажную сирень. А БГ это увидел в «Зеркале» Андрея Тарковского. А может, и просто в зеркале. Когда брился. Или просто себя с похмелья рассматривал. Ну и сказал: боже, ну и рожа у тебя, Борис Борисович. Ну не
