кроме песка.
И в этом втором ничего моцартовский лимузин взорвался и сгорел; вернее, не так: он сначала горел, а я прикурил от горящего лимузина, ну потому что когда еще будет случай прикурить от горящего лимузина, а потом лимузин взорвался, а я умер; а еще и голос, и светофор искорежило от удара, а я потом еще раз умер. Короче, я там два раза умер. Или три. Не помню точно. А ожил уже в очереди. Ну в той очереди – из бесконечных затылков. В той – из скованных одной цепью. И связанных одной целью. А ржавый голос искореженно твердил: Богу все равно. Богу все равно. Богу все равно.
В общем, эти ничего – они разные бывают. В этом ничего ничего не было, кроме лужи. Цвета красной помады. А голос – ну он совсем заржавел и явно как-то устал от всего, по голосу было слышно – что от всего вообще, в моей голове даже всплыл термин «усталость металла» – не знаю, что это такое, откуда вообще это сочетание букв всплыло у меня в голове, но буквы в этом сочетании – явно про тот голос. Я бы даже сказал, что голос затрахался, вот прям смертельно затрахался, просто нет такого термина «смертельная затраханность металла». Ну это я думаю, что нет, – а там бог его знает. Короче, этот заржавевший, вусмерть затраханный голос твердил: есть он или нет? Есть он или нет? Есть он или нет? Думаю, что это про тебя он спрашивал. Ты – это Бог. Ну если ты есть, конечно. Тогда я не знал, что ответить этому голосу. Ну потому что я не знал: есть ты или нет. Да я и сейчас не знаю. А вот через два часа и пятнадцать минут – узнаю. Наверное. Не знаю. Может, там еще какое-то ничего – и в том ничего тоже ничего нет. Будет забавно, конечно, если там у тебя – ну, может, и не посредине ничего, а где-то сбоку от ничего – окурочек лежит. С красной помадой. Ну тот, из песни Юза.
Если вы потеряли себя, встречайтесь в центре, у фонтана
Про окурок в загробном ничего – это я, конечно, загнул. Ну наверняка у тебя там урны везде. Да и уборщики должны быть. Может, ты гастарбайтеров из ада завозишь, может, провинившимся ангелам по пятнадцать суток выписываешь, но по-любому кто-то у тебя порядок поддерживает. Ну если ты вообще есть. А может, люди после смерти – ну в этом самом загробном ничего – бычки не бросают. Может, даже не пукают. Вряд ли, конечно, – это я про не пукают, но кто знает.
А в этом ничего, где я тогда оказался, – кровь продолжала течь с руки. Цвета красной помады. Черная дыра, а из нее хлещет кровь. Прямо в лужу. А лужа – она тоже была цвета красной помады – из берегов вышла. Затопила все ничего. Ничего, кстати, оказалось длиной триста тридцать метров, а шириной – семьдесят пять. А общая площадь ставшего красным ничего – 24 750 метров квадратных. Лужа разлилась вдоль северо-восточной стены Кремля, от Кремлевского проезда и проезда Воскресенские Ворота до Васильевского спуска, а по спуску этому затопила всю Кремлевскую набережную. Ну и в Москву-реку стала стекать. А сама лужа – она стала Красной площадью. А кровь вдруг течь перестала.
Говорят, что очень давно ты оглядел все и увидел, что все хорошо. Ты – это Бог. А всё – это всё.
А
