ворота, а пятистам воинам велел занять круговую оборону в башнях и воротах.
Еще через два часа он узнал, что пятитысячная турецкая рать прошла пролом и хлынула на территорию Пелопонесского полуострова. Оставив часть гарнизона «Длинной стены» охранять воротную систему в круговой обороне, он немедля в сопровождении своих соратников и воинов двинулся к Мистре. Теперь надо было спасать столицу и города Мореи. Фома во главе своих воинов поспешил в Монемвасию.
В течение двух недель османы грабили восточную часть Пелопоннеса. Но они не стали брать греческих городов. Разорена и выжжена была только сельская округа. Возвращаясь восвояси, турки угнали с собой в рабство 60 тысяч человек мирного греческого населения.
Недолго длилась иллюзия примирения. Униженный, ослепленный, лишенный власти Василий Васильевич не был сломлен морально. Он не позволил вывести себя из игры и не забыл, что он – законный Великий князь Московский. Проливая слезы перед Шемякой, высказывая ему благодарность за «милосердие», он был далек от мысли, что стезя его как государя и правителя окончена. Не мира, но мести и торжества над соперником жаждал униженный князь. Он понимал, знал и чувствовал, что Шемяка некрепко и ненадолго угнездился на Москве. И не только шестое чувство подсказывало ему, что растет и ширится движение за возвращение на Великий стол законного обладателя его. Пребывание в Вологде было непродолжительным. Вскоре со всем своим двором князь Василий отправился на Белое озеро, в монастырь, основанный святым Кириллом, учеником Радонежского чудотворца Сергия.
В бревенчатой трапезной палате Кирилловой обители было довольно людно. На дворе стоял ясный морозный январский день. Василий Васильевич в окружении верных бояр и дворян, вооруженных до зубов, сидел во главе стола одесную Белозерского игумена владыки Трифона. Трапеза подходила к концу. Меды уже выкушали. Каши, рыбные блюда и прочую снедь отведали. Монастырская братия угощала князя и его людей винами да сладкими закусками.
– Вотъ и доспелъ к тобе, владыко, всемъ своимъ дворомъ. Есчо в Вологде мыслилъ в Белоозере сущую братию накормити и милостыню дати. А ты, владыко, мя и моихъ людей самъ употчевалъ. Жаль токмо, не вижду тя, отче, – говорил князь, развернувшись вполоборота к игумену, улыбаясь и поправляя черную повязку у себя на глазах.
– Не печалуй ся, княже. Очи еста – твои детушки, Иоанн да Юрий, да суть мы – чернецы убогие, да слуги государевы: князья, бояре, дети боярскыя, служилые люди, – отвечал Трифон.
– И то, владыко, бегутъ от Дмитрия Шемяки да от Ивана Можайского служилые-т ко мне. Вотъ и надысь пришли с Москвы князь Иванъ Стрига Оболенской со своими людми да сынъ боярский Иванъ Руно со товарищи. Быти ныне Великому княженью на Вологде да на Белоозере, – промолвил со словами иронии князь Василий, обнимая за плечи и прижимая к себе юного княжича Ивана.
– Несть бо льзя таковому государю в такой дальней пустыне заточену быти, – сочувственно произнес Трифон.
– Радъ
