часть своего извращённого ритуала.Павлов, слегка растерянный, всмотрелся в пакет с монетой, потом перевёл взгляд с Шница на Соколова.
– Стоп, так он играет с Игорем или с вами? Потому что мне кажется, что всё это словно… клубок, запутанный и для нас, и для него.
Шниц на мгновение отвёл взгляд, словно обдумывая эти слова, и тихо произнёс, скорее себе:
– Да… это действительно интересный вопрос.
Когда они покинули квартиру, Шниц повернулся к Соколову, пристально глядя ему в глаза:
– Если я правильно понял, мысль насчёт работников морга вам подал какой-то профессор?
Игорь коротко кивнул и вкратце рассказал о разговоре с профессором Мезенцевым, добавив:
– Да, его номер мне дал подполковник. Сказал, что Мезенцев – опытный специалист по культам и ритуалам, может помочь понять мотивы.
Тут подполковник Романов, едва услышав имя Мезенцева, вставил:
– Да, профессор Мезенцев —отличный консультант. Когда я ещё был майором, он помогал нам в одном деле. Это было лет пятнадцать назад, тогда тоже реальный маньяк орудовал, если бы не Мезенцев, мы бы и разгадку не нашли.
Шниц кивнул, оценивая услышанное, и, доставая телефон, заметил:
– Ладно, я сам свяжусь с ним. А всех вас завтра утром жду в кабинете – будем строить план действий.
Когда Шниц и подполковник направились к своим машинам, Павлов, посмотрев на Игоря, ободряюще положил ему руку на плечо.
– Слушай, день-то ещё не закончился, но и так выдался тяжёлым. Может, поедешь домой? Отдохнёшь, голову проветришь.
Игорь покачал головой, устало, но решительно:
– Давай лучше в отдел подбрось. Я отчёты начну писать, не могу сидеть без дела сейчас, особенно после всего этого. Лучше уж загрузиться.
Павлов кивнул, понимая, что отговаривать бесполезно, и повёл его к машине.
В отделе Соколов сел за свой стол, собрав бумаги и начал печатать отчёт, погружаясь в рутинные детали, будто это было единственным способом отвлечься.
Соколов сел за рабочий стол, перед ним лежали несколько файлов, испещрённых пометками и фотографиями улик. Он взял ручку и начал писать, пытаясь навести порядок в разрозненных мыслях, но не мог отделаться от гнетущего чувства – всё происходящее будто врастало в него, пробиралось в самые укромные уголки сознания, оставляя след.
Он вывел первую строку, глядя на слова так, будто они имели свой вес, запечатанный в каждом чернильном штрихе. Написав "Татьяна", он задержал взгляд на её имени, словно оно было больше, чем просто запись в деле. В голове всплыли её спокойные глаза, такие живые когда-то и совсем неподвижные на месте происшествия. Соколов записывал факты, обрисовывая следы насилия, оставленные маньяком, и казалось, что каждое слово подводит итог целой истории, разрушенной одной чудовищной волей.
«Следы борьбы отсутствуют.
