к своему гению: как если бы оно хотело, чтобы ему повелели свыше то, что уже решил его непроизвольный инстинкт. Жребий, оракулы, жертвоприношения, народные аплодисменты и публичные молитвы – вот наиболее распространенная форма этих обсуждений после того, как решение уже принято обществом.
Это таинственное, совершенно непосредственное и, так сказать, надсоциальное качество, мало или совсем не ощутимое в индивидах, но витающее над человечеством, как дух, дающий вдохновение, является первичным фактом всей психологии.
В отличие от других живых существ, которые, как и он, подчинены своим собственным желаниям как отдельные животные и в то же время инстинктам целого, вида, человек обладает привилегией осознавать инстинкт или судьбу, которая им руководит, и делать ее объектом своей мысли. Позже мы увидим, что он также обладает способностью видеть его решения и даже оказывать на них влияние. И первая тенденция человека, который чувствует себя очарованным и наполненным энтузиазмом (божественным дыханием), заключается в том, что он поклоняется невидимому Провидению, от которого он чувствует себя зависимым и которое он называет Богом, Deus, то есть Жизнь, Существо, Дух или даже просто Я, поскольку все эти слова идентичны и синонимичны в древних языках.
Я есть Я, говорит Бог Аврааму, и Я общаюсь с тобой… и Моисею: Я есмь Сущий (на самом деле: Я буду). Ты скажешь сынам Израилевым: Сущий посылает меня к вам». Эти два слова, Существо и Я, имеют одинаковое значение на языке оригинала, самом религиозном языке, на котором когда-либо говорило человечество74. В других местах, где Иегова устами Моисея делает себя законодателем, заверяет в своей вечности и клянется своим бытием, он говорит как клятвенную формулу: Я; или с удвоенным ударением: Я, Существо. Вот почему Бог евреев – самый личный и авторитетный из всех богов, и никто не выражает непосредственный взгляд человечества резче, чем он.
Бог предстает перед человеком как «я», как чистое и непреходящее существо, которое противостоит ему, как монарх противостоит своему слуге, и позволяет услышать себя то устами поэтов, законодателей и провидцев (moira, nomos, numen), то криком народа (vox populi vox dei). Это объясняет, в частности, как могут существовать истинные и ложные оракулы; кроме того, почему люди, заключенные в тюрьму с рождения, не приходят к идее Бога сами, в то время как они жадно хватаются за нее, как только она предлагается им душой в целом; почему, наконец, племена, ставшие жертвой застоя, такие как китайцы, в конце концов теряют ее.75
Во-первых, что касается оракулов, то ясно, что вся их определенность вытекает из общего сознания, которое их дает, а что касается идеи Бога, то легко понять, почему барьер и застой безразлично фатальны для нее. Там отсутствие всякого общения приводит к тому, что душа полностью поглощается и как бы пожирается животным эгоизмом; здесь отсутствие движения постепенно превращает общественную
Je-hovah (собственно Yhwh) и в составе существа, будучи тем же, чем он был, он есть. […] Кстати, вы можете оспаривать эти аналогии, с моей стороны я ничего не имею против, ибо в этой глубине наука филолога – не более чем туман и тайна. Важно то, на что я указываю, что фонетическая связь имен, по-видимому, выражает метафизическую связь идей.
Китайцы сохранили в своих легендах память о религии, которая перестала господствовать среди них примерно в 5 или 6 веке до нашей эры. (См. Pauthier, Chine) Еще более удивительным, однако, является тот факт, что этот странный народ, утратив свою первоначальную религию, понял, как кажется, что божество есть не что иное, как полное эго человеческой расы, так что в течение более чем двух тысяч лет Китай с его народными верованиями достиг бы самых высоких результатов нашей окцидентальной философии. – «То, что видит и слышит Небо, – говорит Чу-царь, – это только то, что видит и слышит народ. То, что люди считают достойным или виновным награды или наказания, – это то, что Небо хочет наказать или вознаградить. Между Небом и народом существует тесная связь: поэтому пусть те, кто управляет народом, будут внимательны и предусмотрительны». – Конфуций выразил ту же мысль по-другому: «Приобрети любовь народа, и ты приобретешь царство; – потеряй любовь народа, и ты потеряешь царство». – Здесь, таким образом, здравый смысл, общественное мнение, представляется царицей мира, как в других местах – откровение. В «Дао-тэ-цзин» все еще более определенно. В этом произведении, которое является не чем иным, как первой попыткой критики чистого разума, философ Лаоцзы постоянно путает здравый смысл и бесконечное бытие как синонимы под именем Дао. На мой взгляд, именно это отождествление основных идей, которые так резко и глубоко разделили наши религиозные и философские истоки, виновато в том, что книга Лаоцзы так непонятна для нас.
