ведет обратно к ней. – В этом замечании есть своя унизительная правда.
Каждая наука развивается в три последовательные эпохи, которые, если сравнить их с великими эпохами цивилизации, можно назвать религиозной, софистической и подлинно научной.76 Таким образом, алхимия обозначает религиозную эпоху науки, которая позже была названа химией и чье окончательное доктринальное здание еще не найдено, так же как астрология является религиозным периодом другой науки, астрономии.
После шестидесяти лет насмешек над философским камнем химики, руководствуясь опытом, уже не смеют отрицать, что тела могут превращаться друг в друга, а астрономов механика строения мира заставила предположить, что мир тоже органичен, то есть нечто вроде астрологии. Не будет ли правильным сказать, подобно только что упомянутому философу, что немного химии уводит от философского камня, но много химии приводит к нему, и точно так же немного астрономии заставляет нас смеяться над астрологами, но много астрономии заставляет нас верить в них?77
Я, конечно, менее склонен к чудесному, чем некоторые атеисты, но не могу отделаться от мысли, что рассказы о чудесах, пророчествах, магических подвигах и т. д. – не более чем искаженные сообщения о необычайных эффектах скрытых сил, или, как раньше говорили, темных сил. Наша наука все еще настолько груба и нечестна, наши ученые ведут себя так надуто, имея так мало знаний, они так беззастенчиво отрицают неудобные для них факты, чтобы защитить только те взгляды, которые они эксплуатируют, что я отношусь к этим вольнодумцам с таким же подозрением, как и к суеверным людям. Да, я убежден, что наш грубый рационализм – это лишь переход к периоду, который, благодаря науке, будет поистине чудесным. В моих глазах мир – это лишь лаборатория магии, в которой нужно быть готовым ко всему… Но теперь вернемся к сути.
Ошибусь, если после беглого обзора этапов развития религии, который я привел, буду считать, что метафизика уже сказала свое последнее слово в отношении двойной загадки, заключенной в четырех словах: Существование Бога, бессмертие души. Здесь, как и везде, самые обоснованные и самые глубокомысленные выводы разума, выводы, которые, казалось бы, навсегда решили и устранили теологический вопрос, возвращают нас к первоначальному мистицизму и содержат новые проблемы неизбежной философии. Критика религиозных мнений сегодня заставляет нас улыбаться и над собой, и над религиями; и все же воплощение этой критики есть не что иное, как возобновление проблемы. Сейчас, когда я пишу, человечество находится накануне того дня, когда оно признает и утвердит нечто, что станет эквивалентом древнего понятия Божества; и на этот раз оно сделает это не безвольным движением, как в прошлом, а с обдуманностью и силой непреодолимой диалектики.
Я постараюсь в нескольких словах объяснить, что я имею в виду.
Если философы и пришли к единому
Ср. Auguste Comte, Cours de philosophie positive и P.-J. Proudhon, De la Création de l’ordre dans l’humanité.
В мои намерения не входит с уверенностью утверждать возможность превращения веществ или обозначать ее как цель исследования, к которой следует стремиться; тем более я не берусь утверждать, какого мнения должны придерживаться специалисты по этому вопросу. Я лишь укажу на тот вид скептицизма, который, во всех смыслах не принятый ранее, порождает самые общие выводы или, скорее, самые несовместимые гипотезы философии химии, служащие основой для ее теорий. Химия – это поистине отчаяние разума: везде она соприкасается с фантастическим, и чем больше опыт учит нас познавать ее, тем больше она окутывает себя непроницаемыми тайнами. Эта мысль пришла мне в голову, когда я недавно читал химические письма Льебига. – Г-н Льебиг изгоняет из науки гипотетические причины и все сущности, предполагаемые древними, такие как творческая сила материи, отвращение к пустоте, spiritus rector и так далее. Однако сразу же после этого, чтобы сделать химические явления понятными, он принимает ряд не менее темных сущностей – жизненную силу, химическую силу, электрическую силу, силу притяжения и т. д. Это как бы реализация свойств тел, подобно тому как психологи возводят способности души, такие как свобода, воображение, память и т. д., в нечто особенное и реальное. Почему бы вместо этого не обратиться к элементам? Если атомы по своей природе тяжелы, как считает г-н Либиг, то почему бы им не быть также по своей природе электрическими и живыми? Чудеса! Явления материи, как и явления духа, становятся понятными только тогда, когда предполагается, что они порождаются непостижимыми силами и управляются противоречивыми законами: это ясно из каждой страницы книги Льебига. – По мнению Льебига, материя по сути своей инертна и не обладает никакой собственной активностью: но как же тогда атомы могут иметь вес, быть тяжелыми? Не является ли приложенный к ним вес скорее вечным и добровольным движением, присущим материи? И не должно ли то, что мы считаем покоем, быть лишь состоянием равновесия? Зачем же тогда предполагать либо инерцию, которую опровергают ближайшие определения, либо внешнюю способность, о которой нет никаких свидетельств? – Из того факта, что атомы тяжелые, Льебиг делает вывод об их неделимости. Какая логика! Гравитация есть не что иное, как сила, то есть то, что не поддается чувствам и может быть воспринято только по своим эффектам, явлениям, то есть то, к чему нельзя применить понятие делимости и неделимости; и из существования этой силы, из гипотезы о совершенно неопределенной и нематериальной сущности, выводится неделимая материальная вещь! – Сам Льебиг признает, кроме того, что наш интеллект не в состоянии представить себе неделимые частицы; он также признает, что факт этой неделимости не доказан, но добавляет, что наука не может обойтись без этой гипотезы. Таким образом, по признанию самих мастеров, отправной точкой химии является предположение, против которого сопротивляется разум и о котором даже опыт ничего не знает. Какая ирония! – Вес атомов, говорит Льебиг, неравнозначен, потому что неравнозначны их объемы: однако невозможно доказать, что химические эквиваленты выражают относительные веса атомов, или, другими словами, что то, что мы считаем атомом в соответствии с расчетом атомных эквивалентов, не состоит из нескольких атомов. Все это означает, что большее количество материи весит больше, чем меньшее; а поскольку гравитация является сущностью материи, можно сделать строгий вывод, что, поскольку гравитация везде тождественна самой себе, материя также должна быть тождественна; что различие простых тел обусловлено либо различным способом соединения, либо различной степенью молекулярной плотности, так что атомы по существу неизменны, как полагает Льебиг. – У нас нет оснований полагать, говорит он, что один элемент превращается в другой. Что вы знаете об этом? Причины для веры в эту неизменность вполне могут существовать и без вашего восприятия, и у вас нет никакой гарантии, что в этом отношении ваша проницательность находится на одном уровне с вашим опытом. – Но давайте примем отрицательную причину Льебига: что из этого следует? Что вся материя, за примерно 56 исключениями, которые до сих пор не поддавались дальнейшему анализу, находится в состоянии постоянного превращения. Но ведь это закон нашего разума – предполагать в природе единство вещества, а также единство силы и единство системы; более того, ряд химических составов и сами простые тела неодолимо побуждают нас к этому предположению. Как же мы можем не желать до конца идти по пути, проторенному наукой, и принимать гипотезу, которая является необходимым выводом из самого опыта? – Подобно тому, как Льебиг отрицает превращаемость элементов, он также отвергает самозарождение зародышей жизни. Но если отвергнуть это их самозарождение, то неизбежно придется признать их вечность. С другой стороны, геология показала, что земной шар не был заселен от вечности. Поэтому придется допустить, что в определенный момент вечные зародыши животных и растений расцвели бы на поверхности земного шара без отца и матери. Таким образом, отрицание происхождения Вселенной приводит нас к гипотезе этого самого происхождения: содержит ли столь порицаемая метафизика большее противоречие? – Поэтому не думайте, что я отрицаю ценность и достоверность химических теорий, или что я считаю атомную теорию бессмысленной, или что я разделяю мнение эпикурейцев относительно самозарождения Вселенной. Я лишь хочу еще раз обратить внимание на то, что с принципиальной точки зрения химия требует предельной осторожности, поскольку она возможна лишь при условии, что мы смиримся с рядом предположений, противоречащих как разуму, так и опыту, и отменяющих друг друга.
