проницаемость для тепла, электричества и магнетизма и в то же время способность удерживать их, и все это в неограниченной степени, сродства, взаимодействующие отношения и превращения без числа: все то, что едва ли совместимо с предположением о непроницаемости aliquid [чего-то – wp]. Упругость, которая легче, чем любое другое свойство материи, могла бы привести к этой непроницаемости через идею пружинистости или сопротивления, изменяется в тысячу раз в зависимости от обстоятельств и полностью зависит от молекулярного притяжения: но что может быть более непримиримым с непроницаемостью, чем это самое притяжение? Наконец, есть наука, которую можно со всей строгостью определить как науку о проницаемости материи: химия. Ибо чем то, что называется химическим соединением, отличается от проникновения?78 Короче говоря, о материи не известно ничего, кроме ее форм; что касается субстанции, то вообще ничего.
Как же можно утверждать реальность существа, которое невидимо, неосязаемо, несотворимо, всегда становится другим, всегда ускользает и непроницаемо только для мысли, из которой оно не позволяет увидеть ничего, кроме своей маскировки? Материалист, позволь мне уверить тебя в реальности твоих чувственных впечатлений: относительно того, что их вызывает, ты не можешь сказать ничего, что е содержало бы следующего двойного отношения: нечто (которое ты называешь материей) является причиной впечатлений, которые приходят к другому нечто (которое я называю духом).
2. Но откуда взялось это предположение о непроницаемости материи, которое не оправдывается ничем во внешнем восприятии, которое не является истинным, и какой смысл оно имеет?
Здесь мы видим триумф дуализма. Не свидетельство органов чувств, как воображают материалисты и великое множество людей, а сознание объявило материю непроницаемой. Эго, непостижимая природа, которая ощущает себя свободной, отчетливой и постоянной и которая сталкивается вне себя с другой природой, тоже непостижимой, но тоже отчетливой и постоянной, несмотря на свои трансформации, провозглашает, что не-эго протяженно и непроницаемо в силу впечатлений и идей, которые оно получает от этой сущности. Непроницаемость – это образное слово, образ, под которым мысль, как отщепление от Абсолюта, представляет материальную реальность, другое отщепление от Абсолюта; но эта непроницаемость, без которой материя испаряется, в конечном счете является не более чем автономным суждением внутреннего чувства, метафизическим априори, необоснованной гипотезой – духа.
Таким образом, философия, свергнув теологический догматизм, может одухотворить материю или материализовать мысль, возвысить бытие до идеи или поместить идею в реальность; или она может также отождествить субстанцию и причину и вменить повсюду силу – все эти фразы ничего не объясняют и ничего не значат: она всегда возвращает нас к вечному дуализму и, заставляя верить в себя, вынуждает нас верить в Бога, если не в духов.
Химики различают смесь и соединение, подобно тому как логики отличают состав идей от их синтеза. Конечно, по мнению химиков, соединение тоже будет не чем иным, как смесью или, скорее, скоплением атомов, уже не случайных, а упорядоченных, которые, следовательно, будут давать различные соединения только благодаря разнице в их расположении. Но и это еще одна гипотеза, витающая в воздухе, гипотеза, которая ничего не объясняет и даже не имеет достоинства быть логичной. Как может чисто числовое или геометрическое различие в составе и форме атома приводить к таким разным физиологическим свойствам? Если атомы неделимы и непроницаемы, то как получилось, что их соединение, якобы ограниченное механическими эффектами, не оставляет их неизменными с точки зрения их сущности? Где здесь связь между предполагаемой причиной и реализованным эффектом? – Мы должны не доверять нашей ментальной оптике: с химическими теориями дело обстоит так же, как и с психологическими системами. Разум, чтобы дать отчет о явлениях, работает с атомами, которых он не видит и никогда не увидит, как и с эго, о котором он так же не знает: он применяет все свои категории, то есть различает, индивидуализирует, телесность, перечисляет по отдельности и сопоставляет то, что, будь то материальное или нематериальное, глубоко тождественно и неделимо. Материя и дух играют в наших глазах все возможные роли, и поскольку в их метаморфозах нет ничего произвольного, мы принимаем это за основание для построения психологических и атомистических теорий, которые обладают истиной в той мере, в какой они верно представляют нам ряд явлений на языке традиции, но которые становятся совершенно ложными, как только они претендуют на реализацию своих абстракций и доведение их до буквального завершения.
