младшей… Говорю – всех. Не выпускают и не выпустят уже. Там полицаи с пулемётами оставлены… Бочки с горючкой…
– А как же ты?
– Я… Меня у самых ворот унтер-офицер за руку выдернул. Мамка за другую тянет, плачет, понимает зачем… Её прикладом отогнали, а меня сюда, домой, а тут ещё двое… Добро из пустых изб повыгребали на телеги… С вечера пьянствуют… Назабавлялись, теперь жрать им подавай, печь топи…
Разведчик с негодованием смотрел на девчонку.
– Так почему не бежишь? Как ты можешь? Ты ведь… пионерка?
– Почему… Пионерка… – глаза в темноте недобро сверкнули. – Что же мне при них голой в галстуке ходить? А мать? Сестра? Унтер отпустить обещал. Не верю, но вдруг… чудо…
– Где эта конюшня?
Не успела дверь на крыльце отвориться настежь, со стуком, как разведчик отступил в тень. На пороге появился долговязый немец, в наброшенной на плечи шинели с легко узнаваемыми погонами унтер-офицера, в исподнем, в хлопающих сапогах. Он начал мочиться прямо на крыльцо, пытаясь встать по ветру. Но ветер изменил направление, забрызгал кальсоны.
– Verdammt!.. Деффочка! Wo bist du? Что ты делать?
– Я здесь, герр офицер! Дрова уронила. Уже иду.
Она подхватила поленья и заторопилась к дому. Немец дождался её, обнял за плечи и пьяно произнёс:
– In dieser schrecklichen Nacht kann ich nicht alleine bleiben.
– Да-да, герр офицер, проходите. Я дверь закрою.
Немец исчез в сенях, а девчонка обернулась, и, зная что на неё смотрит партизан, несколько раз махнула рукой ему за спину: «Там, там конюшня!» Она медлила, в нерешительности потопталась на месте и… вошла в дом.
7
Время. Оно и не друг, но и не враг. Это мы самонадеянно даём ему строгие определения, награждаем звучными эпитетами. И не только своему, отпущенному лично нам, но и чужому. Чужому даже охотнее. Каждый из нас считает себя творцом и властелином времени; каждый, словно в точке перегиба, легко оглядывается в бесконечность прошлого и невозмутимо рассуждает о бесконечности будущего, деля неделимое на удобные отрезки. Как мы наивны! Время – оно само по себе. Оно то бежит, то тянется, то… стоит, подчиняясь лишь скрытным законам мироустройства. Не замечая, растворяет нас в невообразимых пределах своего бытия, оставляя нам трудный выбор либо подчиняться, либо сопротивляться ему.
Сейчас время для бойца было врагом: скорее, как можно скорее надо вернуться в отряд.
Когда начнётся акция – утром, днём, через день – неизвестно. Известно наверняка, что местные выродки без приказа пальцем не пошевелят и будут сидеть в обложенных мешками с песком постах, пока хозяева лично не прибудут. А тем надо протрезветь, привести себя в порядок, потому что на фотографиях, присланных с экзекуций, для своих любимых они должны быть свежи, улыбчивы, бесстрашны…
Да, он спешил, хватая ртом морозный воздух, чувствуя нарастающую боль за рёбрами. И боялся сломаться, опоздать, позволить тем самым убить. Другое уже не волновало: ни погодные чудеса, ни странные предметы, ни меняющие свой облик постройки. Всему можно найти объяснение.
