Регина и впрямь хочет развестись, как уже нужно ее хоронить. События закружились молниеносным вихрем, и Фред чувствовал себя зажатым между двумя реактивными самолетами. Они ревели, оглушая, а он не успевал сообразить, куда ему бежать с их взлетной полосы.
Глава 4
– Жена Фредерика погибла? – Бозорг зажевал трубку. – Я едва помню, как она выглядела. Разве ты был с ней знаком, Гарри?
Он сделал три диагональных хода и забрал себе три белых шашки, сверженных с поля.
– Нет, не был. Но меня шокировала эта новость.
Почесав висок, Гарольд походил оставшейся одной шашкой. Бозорг тут же съел ее своей, и на поле остались лишь черные фигурки.
– Я заметил. Но тогда какая разница? Если умерла, значит, такова ее судьба.
Гарольда изрядно раздражала религиозная философия Бозорга.
– Думаю, Фредерик женится еще раз.
– На ком?
– Откуда мне известно? Наверняка на следующей любовнице. Нет, – он отмахнулся от доски, – я больше не играю.
Бозорг погладил усы и собрал шашки.
– Как хочешь. Не любишь проигрывать.
– Да, верно. Не люблю.
– Не проиграл бы, если бы думал о ходах, а не о чужих женах.
Гарольд вскинул голову и бросил с жаром:
– Повторяю – мне нет дела до его жены. Живой, мертвой. Без разницы.
– А до него самого есть?
– Да. Есть.
Выйдя из кафе, они шли по набережной. Стоял полдень; жаркое высокое солнце палило, и рубашки мужчин прилипали к вспотевшей груди. Девушки, идущие навстречу, улыбались – Гарольду, не Бозоргу, – но тот как будто их совсем не замечал. Он шел, спрятав руки в карманы, с опущенными плечами смотрел под ноги и шаркал туфлями по пыльной от песка дороге.
– Я хочу поехать в Брэмфорд.
Бозорг не скрыл удивления.
– Это еще зачем?
– Чтобы пойти на похороны миссис Колман.
– Гарри, ты в норме? У тебя жар.
Гарольд неспокойно шмыгнул носом.
– Мне нужно посмотреть на него. Еще раз. Взглянуть в эти лживые глазенки.
Вместо ответа Бозорг разразился руганью на арабском языке.
В доме Колманов жизнь казалась сломанной. Фред занимался похоронами: Патриция слышала, как он звонит куда-то, получает звонки сам, отвечает на соболезнования невидимых людей, и ее маленькое сердце ныло с еще большей болью. Любого разговора с ней папа, слабый духом человек, избегал. Видимо, чтобы она не задавала неудобные вопросы. Но из-за этого Патриция только укрепилась в мысли, что мать бросила ее ради любовника. А зачем скорбеть по ней, если она предала ее первой?
На протяжении трех тяжелых дней она старалась вести себя так, словно все в порядке, лишь бы никто из взрослых не разгадал ее истинных чувств. Без аппетита она завтракала, без желания готовила уроки, без настроения что-нибудь читала, без усталости ложилась спать, но тоска все глубже пронизывала ее
