женщины тихие, едят мало, за столом не разговаривают, с вопросами ко мне не пристают, ну вот как тени. Иной раз даже зло берет…
– Почему?
– Да потому что слова от них не услышишь…
– А какое слово вы бы хотели услышать?
– Ну хотя бы благодарности или еще что. С другой стороны, это и хорошо, пусть лучше молчат, так спокойнее.
Протасов поразил начальника сыскной своим непостоянством. «Надо полагать, – думал фон Шпинне, – несладко приходится его домочадцам. Непросто жить в одном доме с человеком, у которого семь пятниц на неделе, и не знаешь, которая сегодня».
– Еще кто-то живет в вашем доме или это все?
– Нет, еще не все. Живет у меня дядька, двоюродный брат моей покойной матушки Степаниды. Он совсем древний, ему лет восемьдесят, а может, и все девяносто. Он и не живет, а так, доживает! – заключил Протасов.
– Это все?
– Все! – кивнул промышленник.
– Давайте подсчитаем. Итак, вместе с вами, вашей женой и детьми получается восемь, невестка девятая, внук – это десять, три приживалки и дядька. Как его зовут?
– Евсей!
– …И дядька Евсей, всего будет четырнадцать человек, верно?
– Верно, четырнадцать! Но что это значит?
– Что это значит? – Начальник сыскной подался вперед и после непродолжительного молчания проговорил шепотом: – Кто-то из них заводит обезьяну.
– Вы что, подозреваете и меня? – возмутился Протасов.
– Я подозреваю всех, даже вашего внука.
Глава 3. Ужин в доме фабриканта
Вечером к ужину собралась вся многочисленная семья Протасовых, не было только самого ситцепромышленника.
Хозяйка дома, Арина Игнатьевна, одетая, точно монастырская послушница, в глухое черное платье, с такой же черной кружевной наколкой на голове первая заметила лишний столовый прибор. Ее маленькие темно-карие глаза на тощем с желтоватым отливом лице вопросительно уставились на пустую тарелку.
– А это кому? – Она обвела пристальным взглядом собравшихся. Все промолчали. Только одна из приживалок, сидящих в конце стола, Руфина Яковлевна, худющая, узловатая, с надменными глазами женщина, громко хмыкнула. Две другие приживалки, поджав губы, скосили на нее осуждающие взгляды. Протасова не обратила внимания на этот выпад, а может, только сделала вид.
– Ермолай, – повернула она голову к стоящему у дверей ливрейному лакею, – ты, кажется, ошибся и выставил лишний прибор. Убери!
– Нет, нет! Ничего не нужно убирать! – В столовую, скрипя штиблетами, вошел Протасов-старший и, не останавливаясь, быстро направился к своему месту во главе стола. – Ко мне должен приехать старый знакомый. Я пригласил его погостить у нас несколько дней, – объяснил он на ходу.
– А почему я об этом ничего не знаю? – Арина Игнатьевна проводила мужа удивленным взглядом. Бледные тонкие губы изогнулись печальной дугой. В глазах поблескивало плохо скрытое негодование.
– Не
