Сашка предложил закурить по – настоящему. Какие мы разведчики, если даже курить не умеем? Вот и попробовали…
– Кто же вам сигареты продал? Вы же маленькие, дети? – Вопрошала наша правильная и честная мама.
– Продали Ленке. Она уже в 3-м классе, дылда и к тому же сказала, что для папы.
– Хорошо. Решим так… За этот проступок ты не будешь сегодня смотреть телевизор. А с Сашиными родителями я сама поговорю. Совсем не интересуются ребёнком… – И уже совсем другим, не строгим тоном, а скорее игривым, обратилась к сестре:
– Натальюшка, а как тебе моя новая прическа? Нравится? И цвет волос?
Сестра, продолжая насуплено смотреть в мою сторону, неопределенно пожала плечами и вдруг заплакала, сотрясаясь всем телом и растирая сжатыми кулаками мокрые глаза:
– Не знаю я… Ыыыыы… Ты не моя мама, иди и снова стань моей мамой, – ревела белугой сестра.
– Как же это я – не твоя мама? А кто же я, по-твоему?
Но сестра уже учуяла струнку сомнения в мамином голосе и решила отыграться за свое «наказание» на полную катушку.
– Ты – чужая тётя… Иди и вернись моей мамой. Ыыыыы…
– То есть мне надо идти снова перекрашиваться в прежний цвет?
– Да! – орала уже не своим голосом малолетняя актриса, неизвестно откуда уяснившая систему Станиславского.
– Мама, не слушай её. Эту дуру. И никуда не вздумай идти! – вдруг взорвался я от негодования и неприятия поведения сестры. – Давай дождемся папу. Пусть он посмотрит и тогда решите, что делать.
После моих слов мама совсем обмякла, опустила голову, теребила пальцами легкую косынку и смотрела потерянным взглядом сквозь нас обоих. Сестра по-прежнему громко ревела.
– Наташка! Оставь маму в покое! Никуда она не пойдёт!
Я уже пожалел, что затеял этот воспитательный процесс. Если бы я знал, чем он закончится…
Тем временем сестра уже плакала на своей кровати. На все уговоры мамы она твердила, как пономарь, что «это не её мама» и «пусть идёт куда хочет» … Она уже вошла в образ «обиженной дочери» и не соглашалась ни на какие уговоры «подождать до прихода папы».
На сестру я смотрел как на умалишенную, но ничего с ней не мог поделать.
И вдруг я увидел, как мама поднялась и, надев плащ и туфли, вышла из комнаты. На улице было уже темно и неуютно. Осень рано вступила в свои права. Черные силуэты деревьев качались от налетавших порывов ветра, дворовый асфальт покрылся опавшей листвой. Мама шла, зябко втянув голову в ворот плаща и была похожа на жалкую испуганную птицу, которую согнали с насиженного места.
– Ну, что? Добилась своего? – с горечью прошипел я, глядя на упрямицу.
Сестра замолчала на несколько секунд, соображая своим умишком, куда же пошла мама, а когда поняла, то зарыдала ещё громче, и на этот раз, кажется, по-настоящему.
Мама вернулась часа
