принадлежности. Султан начал перекладывать книги из одной стопки в другую, не всматриваясь в названия. Он планировал начать разговор сразу же с волнующей его темы, но незваный гость сбивал с толку. «Что он здесь делает? Почему Хумаюн привёл его вместе с собой? С чего начать разговор? Что спросить в первую очередь? Выгнать его? Или поприветствовать и обнять? Сделать выговор Хумаюну, что привёл его, не посчитав нужным уведомить меня заранее? Как поступить?» – тревожно размышлял Вахидеддин, продолжая перекладывать книги. Он надеялся, что кто-нибудь из гостей заговорит первым. Тогда он сможет определиться с тем, в какое русло пойдёт разговор. Но мужчина у окна так и продолжал хранить молчание. А Хумаюн задумчиво поглаживал бороду, рассматривая то султана, то своего спутника.
«Я же глава дома Османов! Я должен быть мудрым», – подумал Вахидеддин и переложив последнюю книгу из крайней стопки в соседнюю, посмотрел мужчине у окна прямо в глаза.
– К добру ли, Абдулкадир-эфенди? – обратился султан к мужчине.
– Как знать, дядя. Я рад видеть вас в полном здравии. Надеюсь, мои сестры, ваши дочери, тоже здравствуют? Передавайте им мои пожелания благополучия и приглашение к нам в Кызылтопрак. Мы будем рады видеть их в любое время, когда они смогут посетить нас.
И в комнате снова наступила тишина. Даже разговоры домашних султана и голоса слуг не доносились до Вахидеддина и его гостей. Хумаюн продолжал всё так же задумчиво поглаживать бороду, словно пытаясь распрямить слегка вьющиеся волоски. Абдулкадир не двигался с места, надёжно заняв позицию у окна. Султан же обошёл стол и сел в кресло. Свечи в подсвечнике справа от Абдулкадира играли светом на лице второго сына Абдул-Хамида. Он не похож на отца: ни лицом, ни повадками, ни манерой разговаривать. Все, кто его хотя бы немного знали, могли с уверенностью сказать: Абдулкадир самый необычный шехзаде за всю историю дома Османов. Ещё бы – мало кто из принцев задумывался о том, чтобы войти в историю как сторонник свободы. Как великий реформатор – да. Как великий полководец – да. Но как первый социалист – нет. Ещё сам Абдул-Хамид заявлял, что Абдулкадир больше сын своей матери, чем его. Но при этом социалистически настроенного шехзаде ценили и уважали. Он приобрёл много сторонников среди народа, ведь Абдулкадир говорил о свободе, равенстве, взаимной заботе и помощи. Это подкупало и заставляло верить в лучшее, верить в идеальное общество.
Когда свечи догорели на треть, Хумаюн не выдержал и наконец-то заговорил:
– Вы молодые, у вас есть время на эти игры, а мне сейчас ближе лишний час сна, чем эта непонятная принципиальность.
– Простите, Хумаюн-паша, но никаких игр и принципиальности, – сказал Абдулкадир. – Я просто не вижу смысла в разговоре без Энвера-паши. Ведь он в любом случае будет уведомлён о затронутых темах. Честнее будет пригласить и его.
– На что
