секс-чемпиона, а сам всего лишь куча говна!
– Но почему, Аньес, почему? – мямлит он перекошенным ртом.
Просто должок, старина. Счет-то набежал неподъемный, вот я и заставляю вас платить в рассрочку.
Он все не может уразуметь, но мне, честно говоря, плевать: важен результат. Вытереть об него ноги напоследок – вот что мне доставляет наслаждение.
– Где мы? – вдруг спросил он.
Мы шли уже около часа. Холодно, можно было сесть в автобус, но я настояла, чтобы пойти пешком. Сжимала его руку в своей и думала только об этом: как же такое стало возможно – сжимать мужскую конечность и получать от этого удовольствие?
Я захотела испытать себя и сжала сильнее, но он высвободился.
– Ты оглохла, Аньес?
На мгновение мне показалось, что он исчезает. Я опять схватила его руку.
– Мы почти пришли. Это совсем рядом.
До квартиры пришлось прошагать еще метров пятьсот, и половину из них по широкой улице, застроенной промышленными зданиями. Крыши тут были низкими, ветер сюда врывался с легкостью, порой яростно продувая нас насквозь.
Я медленно вдохнула и сказала тихо:
– Какая разница, где мы находимся, если знаем, куда идем. Куда все идут.
Он прижался ко мне. Я почувствовала, как мы обменялись нашим теплом сквозь ткань моего пальто и вздрогнула.
– Ты не спросила, как меня зовут, – заметил он.
Мы приблизились к моей однокомнатной квартирке. Через несколько мгновений я толкну дверь. Мы сядем на мою постель, единственное место, куда там можно сесть. И все закончится самым ожидаемым или необыкновенным образом – это уж как получится.
– Меня зовут Жюст[1], – уточнил он, когда мы одновременно переступали порог. Все стало ясно.
Я встретила Жюста под вечер: обнаружила его, войдя в бар, где он сидел, облокотившись о стойку. Ни массивный силуэт, ни черная кожа, ни непринужденность, ничто в нем не напоминало тех, на кого я здесь охотилась.
Вполне естественно, когда шестнадцатилетняя девчонка влюбляется с первого взгляда. Но мне-то было двадцать восемь, а в этом возрасте большинство женщин уже заперли себя на всю жизнь вместе с типом, о котором ничего не знают.
Жюст обернулся, и я сразу его узнала. Бог знает: я на это не надеялась, ничего не просила, и все-таки он был здесь – особенный, не похожий на других, сторонящийся людской толкотни. Я подошла ближе, трепеща всем телом. Мы поговорили, на равных, выпили стаканчик-другой, потом еще и еще, пока не напились. Завсегдатаи молча за нами наблюдали.
Позже, когда мы ушли, я предложила пойти ко мне. И подчеркнула: до тебя там никого и никогда. Похоже, он не удивился и пошел за мной следом. Теперь, лежа прямо на холодном плиточном полу, он гладил мои волосы, называл меня своей Мамочкой, пробегал черными пальцами по моему бледному животу, говорил, что я красивая. Однако
Juste— правильный, верный, настоящий (
