style="font-size:15px;"> – У меня нету. Я не читаю.
– Никогда?
– Никогда.
Он задумался.
– Все читают. Хоть какую-нибудь чепуху, бабские романы там, книжки про футбол. Никто не может жить без чтения.
Он ждал, что я скажу что-нибудь, чтобы подтвердить его слова.
– Ну хотя бы газеты. В автобусе, например.
– Я так устаю на работе. Весь день на ногах, звон посуды, разговоры, все это изнуряет… Когда прихожу домой, не способна прочитать ни строчки. И ни одной ноты не могу выслушать.
– А… так с музыкой то же самое?
Да, это так. Ни картинки, ни звука. Зато у меня есть кровать, чтобы поспать, и несколько вешалок для одежды. Короткие юбочки, едва прикрывающие бедра, черные блузки – распахнутые на груди ловушки из эластана и нейлона – и десятки колготок.
Мы разделили постель, прочертив невидимую границу. Я сказала ему: без моего разрешения за линию заходить запрещено. Он воспринял это как игру и соблюдал правила, улыбаясь. Поскольку работать ему приходилось вечерами, а иногда даже ночью, помимо выходных мы виделись довольно мало. Общались с помощью записок. Жюст царапал на бумажке несколько строчек и приклеивал скотчем на виду, на входной двери. Пытаясь пробудить меня от мертвого сна, прикасался к моей коже пальцами, поигрывал ими, увлекал в свое тело, жадно пожирал.
И что? Я стискивала зубы, зажмуривалась. Стыдилась, что мне это нравится, стыдилась любить этого мужчину, говорила ему «еще, еще, Жюст», или скорее даже ничего не говорила, а только думала. Хватала его руку, направляла ее к своим заповедным зонам, укромным уголкам, запрещала себе всякую мысль, и в конце концов тонула, исчезала, пропадала, переставала наконец барахтаться в этом тошнотворном мире.
«Его зовут Жюст», – беспрестанно твердила я себе.
В этой упоительной неясности проходили часы. Мы жили без всякого плана, даже почти ничего не зная друг о друге. Ну и что? Мы предчувствовали главное: он и я в замкнутой сфере, чуждые всему остальному миру. Я наблюдала за ним, погруженным в свои книги, а он иногда зачитывал вслух пассажи, где говорилось о великолепной отчужденности. Он был большой, сильный, темнокожий. Я была маленькая, нервная, полупрозрачная, и все-таки мы были похожи. Мы изъяснялись без слов, одними взглядами, а наши тела тем временем подтверждали это взаимопроникновение. Потрясенная и счастливая, я всем своим существом сосредоточилась на невероятном открытии: я была способна на любовь. Казалось, моя ненависть испарилась, я прекратила выходить на охоту.
А что касается Жюста, то он удивлялся, видя мои блузки и юбки спящими в шкафу, и как-то раз съязвил:
– Боишься их истрепать?
Я промолчала. Он не стал настаивать и сменил тему.
Но тем же вечером сняла все вещи с вешалок, положила в коробку и отнесла в подвал. Когда закрывала дверь, у меня даже мелькнула мысль выбросить ключ. Но в последний миг я передумала.
Каждую субботу часов около пяти Жюст оставлял свои книги и отправлялся
