чувствовал каждый из нарымчи, когда впадал в дикий транс. Заметив на себе плотный пояс, кам облегченно выдохнул. Понимая, что ата не сможет наказать его, кам воспрял духом, готов был вернуться к прямым обязанностям, просить всё, чего только возжелает староста. Главное забыть о лике и голосе. Забыть и боле никогда не вспоминать.
Мужская часть поселения, после погони за Туганом, постепенно пробуждалась, покидая свои юрты. Неподалеку от костра всегда стояли высокие чаны с ледяной водой, которую приносили женщины каждое утро, когда спускались к Байкалу. Вода обжигала, но они не смели сопротивляться – защитникам нужна еда и вода. Они должны быть хорошо одеты, а острие их ножей наточено для возможных сражений. Кан видел Умут среди других дев. Стоя подле небольшой ели, они что—то спокойно обсуждали, то и дело обмениваясь синими или белыми лентами. Заметив слегка обнаженного Кана, Севен заметно смутилась, стараясь отвести взгляд, не показывать своих чувств, однако Умут усмехнулась. Махая эджи, она аккурат толкала подругу в плечо, стараясь заставить её хоть немного сдвинуться с места.
– Умут, где каин ини?
– И тебе доброго здравия, эджи.
Приблизившись к сингиль, Кан погладил её по голове, тем самым стараясь извиниться за столь резкий тон.
– Рада видеть тебя в добром здравии, Кан.
– Севен.
Склонив голову, кам старался быть равнодушным, не давать деве того, чего она так сильно желала. Он просто не мог, ибо любой контакт с кормос мог закончиться чем—то страшным, совсем необычным или пугающим. Часть его тела было покрыто шрамами, оставшимися после острых когтей тех душ, что смогли пробраться в полумертвых зверей. Ата говорил, что всякий зверь должен был быть погребен, покуда душа его ослаблена и доступна всяк темному духу, желающему подняться из подземного мира.
– Ты столь холоден, Кан.
– Что? Севен.
Снисходительно улыбнувшись, кам желал повторить неловкое действо, почти дотрагиваясь до головы девушки. Но Севен, ловко увернувшись, грустно взглянула на того, кого когда—то посмела возлюбить. Кан делал всё, дабы чувство её не переросли в нечто большее, чем детская привязанность. Но у него не вышло. Отмахнувшись от кам, Севен кивнула подруге и, крепко сжав несколько шкур, направилась к себе в юрту, ощущая тяжелый взгляд на спину. Пожав плечами, Кан хотел помочь сингиль, но та лишь махнула головой, беря котел с чистой водой и уходя в их юрту.
– Кан, ты проснулся.
Голос Кичи вывел кам из некого транса. Смотря за тем, как уходила Умут, он ощущал нарастающую злость и ярость, в любой момент способную приманить кормос. Кан сильно нахмурился, но почти сразу взял тебя в руки, когда подле суйлы заметил ата. Альп шел хромая на левую ногу. На руках были заметны небольшие порезы, а уставший взгляд смотрел глубоко в душу, вынуждая Кана напрячься.
– Суйла, ата. Простите, что заставил
