будет что-то постыдное. Вскоре я ощутил, что не могу больше ей сопротивляться. Она хочет, чтобы я так же, не отрываясь, начал смотреть на ее ноги. И вместе с тем делать этого ни в коем случае нельзя, я был в этом абсолютно уверен.
Я весь промок от ужаса, но тут объявили нашу остановку, и я бросился вон из вагона. Отец ничего не заметил. И вот сколько за жизнь с тех пор я повидал женских ног, но стоит мне увидеть скрещенные и поджатые под себя в сочетании с короткой юбкой – я сразу вспоминаю ту блондинку и ее смеющиеся глаза.
Дом
Дом наш стал обваливаться почти сразу после того, как его построили. Начал падать облицовочный кирпич, причем падал столь густо, что дом потерял единый окрас и словно покрылся пятнами. Тогда под окнами второго этажа построили железные сетки, и кирпич в изобилии уже стал сыпаться на них. На сетки также удобно было выбрасывать мусор, поэтому вскоре на них образовался густой кирпично-мусорный слой. Зато коты, жившие на втором этаже, были счастливы. Не знаю, упал ли хоть один кирпич кому-нибудь на голову, но сетки спасали прежде всего детей, которые ходили вокруг дома исключительно под окнами.
Вообще, несмотря на облик, внешний шик, гранитное основание, прохладные подъезды с двумя лифтами, дом был странный, в нем порядок наблюдался со второго по десятые этажи. Выше лифт не шел, и этот невидимый барьер между охваченными и не охваченными лифтом этажами ощущался сразу. Там, наверху, было словно другое пространство: лифт грозно висел над шахтой, отсюда начинался путь на крышу и чердак, а на площадках ходили особенные люди. Эта особая присущая дому стихия обитала не только на последних этажах. Некоторые квартиры в доме как будто втискивали в стены, и поэтому они приобретали дикую планировку. Однокомнатные квартиры, в которых можно было бегать друг за другом по кругу: коридор – дверь в комнату – комната – другая дверь в коридор – коридор – первая дверь в комнату. Окна в ванных комнатах, кухни, в которых места хватало только на мусоропровод и крохотную плиту.
Эта стихия разливалась по всему дому, но имела свои точки «выхода». В некоторых квартирах был проход на черную лестницу, как бы второй подъезд. В него вела дверь, крашеная белой краской. Обычно ее стыдливо занавешивали разноцветными тряпочками, но от этого она становилась еще таинственнее. Ключ от двери хранился у родителей. Если ты попадал на эту черную лестницу, то испытывал разочарование – жильцы складывали там ящики с картошкой, какую-то ненужную мебель и прочие малоинтересные вещи. Домоуправление периодически скандалило и заставляло жильцов прибираться. Нас в принципе туда не пускали, хотя спереть ключ и побродить по этажам, послушать у дверей, чем занимаются соседи, было занятием довольно интересным. Но когда ты оставался дома один, сидел в коридоре, куда выходила черная лестница, то невольно начинал прислушивался к тому, что происходит за закрытой дверью. Не раз и не два я слышал там осторожные шаги. Совсем бесшумно по черной лестнице пройти было невозможно, на ней всегда что-то валялось под ногами, и поэтому раздавались
