начисто вываливался. И естественно, что в другую дырку, и, естественно, что в самом неподходящем месте.
Это удлиняет суммарный путь.
Порфирий тут же ставит «минус» в графе «Огрёбки» маршрутного журнала, и заполняет графу «Примечания» тегами.
Он коллекционирует, считает и классифицирует ошибки, чтобы вечером их обсудить и наказать виновника.
У поворота на Бремен – это будет позже – в журнале за счёт минусов кончатся страницы, и он плюнет в последнюю: «Всё, заYбало!»
Поэтому Бремен – сплошная ошибка – будет пропущен.
Следующие сто метров поглощаются молча, угрюмо, расстрельно.
Чтобы вернуться к истоку и попытать счастья ещё раз, надо или пропахать десяток километров до следующей развязки, либо тупо соскользнуть в просёлки и продираться по залесённым местам, имея в виду конечную цель.
Целей по большому счёту вообще-то две: одному это Эйфель в Париже, двум другим – колонки в Гамбурге. У Кирьяна Егоровича цель расплывчатая, практически он едет без цели – так прогуляться. А если подвезёт, то и дневничок написать… в виде повестушечки небольшой, может и смешной как у Джерома. Но это последнее, кроме самого Кирьяна Егоровича, знаем только мы – читатели.
Экономя время, съезжают в заросли. Вау! Вот так повезло!
Из той конопли в Амстере Фаби изготовит им нештяковые пирожки. Фаби в этом смысле мастерица, tante – maître.
Джипиэс иной раз взбешён, и начинает дрыгать местностью перед глазами Кирьяна Егоровича – главного навигатора.
Кирьян Егорович утыкается в карту и, не понимая ничего в мельтешащих жёлтых полосах, орёт: «Ксаня, ни хрена не видно, Катька (или Машка) блукавит!»
– Чё так?
– Спутник нас не видит. – И сексуально-поэтически предохраняется: «Мы находимся в презервативе крон».
– Выезжай в поле, – командовал тогда Порфирий Сергеевич. – Езжай туда вон. И стань там вот. Подумаем вместе. Машка покамест образумится. Выключай его, iбучий свой джипиэс. Пусть перезагрузится.
Послушный желаниям общества «неплохой мудчина Рено» некоторым средним образом останавливался.
– Ну что, навигаторы, – говорил тогда (если пребывал в благодушном настроении) Ксан Иваныч. Он почёсывает затёкшие армяном, таджиком ли, хихи (да чё уж там: яйца и всё тут) освободившейся от руления рукой, – опять в клумбе спим… с Катькой?
– С Машкой! – кричат.
– Поhер! На два часа говорите поворот? Без четверти, да? Матушки ваши перематушки! Бля, бла, блу!
– Мы всё по часам делаем, – говорит Бим, – ты, брат, тоже повинен. Ты нам брат… или стреляло чекистское?
– Я повинен??? Ха! Стрелки, господа, поменяйте! Полвторого, четверть пятого! Тьфу! Куда, бли, теперь ехать? Возвращаться будем или постоим? Кирюха, часу хватит, чтоб перезагрузиться?
– Пять минут. Я в том, про что Вы, уважаемый, хотите
