в спокойном сердце не родятся. Только в щемящем. Поэтому ценны они вдвойне. Но также вдвое горше и тревожней.
– Ну, теперь твоя очередь. – Гномлих склонился над Конрадом, обращая к нему оттопыренное ухо. – Давай!
Конрад откашлялся, принял более удобную для декламации сидячую позу и хорошо поставленной интонацией начал:
Мошква!
Как много в этом звуке…
Э… э…
Здесь он запнулся и удивленно посмотрел на Гномлиха.
– Звука? – подсказал тот.
– Да, наверное…
– Ну? А дальше?
– Не помню. Похоже, у меня не только идентификационные данные заблокированы, но и амбиции. Это ужасно!.. Или… не ужасно…
– А? – поинтересовался Гномлих у своего товарища. – Ты чего-нибудь понял?
Но тот молчал, уставившись в немом недоумении на стоявший шагах в пятнадцати от них велосипед Конрада. Тут Слезарь, поняв, что обнаружен, выпустил велосипед из рук. Тот с негодующим звоном рухнул наземь. Штирлих тоже рухнул на колени и пополз на четвереньках к безжизненно замершему механическому зверю. Остановившись в паре шагов, Штирлих поклонился велосипеду и прерывающимся от волнения голосом обратился к нему:
– Позвольте, я вам цепь поправлю.
Прошло несколько секунд. Велосипед не отвечал. Штирлих поклонился еще раз, с силой впечатав лоб в траву, и прополз оставшийся метр. Несколькими быстрыми движениями он накинул слетевшую цепь на место, прокрутил педаль, чтобы убедиться, что теперь механизм исправен, и поднял велосипед с земли. Тот остался стоять неподвижно. Штирлих же, отбивая поклоны, все так же на коленях попятился назад.
В течение всего дальнейшего пути Штирлих постоянно оборачивался и несколько раз вновь бил челом велосипеду, падал на колени и полз к нему. Велосипед всякий раз подавался назад, словно в испуге, в связи с чем попытки вновь приблизиться к объекту своего поклонения Штирлих был вынужден оставить. Но помешать Штирлиху бросать на себя все более восторженные взгляды велосипед был не в состоянии.
Так они и вступили в деревню: впереди – Гномлих, на плечах которого лежал с любопытством озирающийся Конрад, далее – Штирлих, благоговейно поглядывающий через плечо, и, наконец, шествующий сам по себе велосипед. Конрада несколько удивило то, что внимание селян было приковано именно к велосипеду, а не к нему. Селяне жались друг к другу и с ужасом, разбавленным доброй долей восторга, перекрикивались через дорогу и плетни с соседями:
– Смотри, смотри, кума! Лисапед сам идет!..
– Чаровство!.. Калдейство!..
– Откуда здесь столько детей? – полюбопытствовал Конрад, которого феномен странствующего велосипеда не занимал ничуть. – Я за всю жизнь столько детей не видел. А почему столько больных? У вас эпидемия?
– Зачем эпидемия? Это не больные, – пояснил, кряхтя, Гномлих. – Это старики.
– Как старики?! Откуда?
– Оттуда. Люди стареют. Ты что, не в курсе?
