Оскар, неуверенно улыбаясь, чувствуя, что делает что-то противозаконное, протянул в окошко кассы деньги, ему через пятнадцать секунд – очень долгие, растянувшиеся и застывшие во времени пятнадцать секунд, натруженная загорелая рука выдала синенькую полоску билета с плохо пропечатанными цифрами.
Оскар от удовольствия зажмурился, ощутив желание захлопать в ладошки. «Как просто!» – подумал он не без гордости, и сразу повеяло чем-то приятным, тревожным и неприличным.
Зал ломился битком. Сидели на табуретках, взятых из красного уголка, на полу, стояли в проходах. Распахнули настежь все двери, но все равно стояла банная жара.
Оскар, не замечая оранжерейной температуры, затаив дыхание, смотрел на экран, где стремительно разворачивались события. Неизбежный весельчак – зритель по ходу фильма отпускал комментарии – зал грохал, и добрых две-три минуты совершенно невозможно было услышать реплик героев; порвалась пленка, что конечно вызвало шумное недовольство; забежала не в меру любопытная дворняга: кто-то свистнул – псину как ветром сдуло.
В липкой духоте клуба вспыхнул свет.
В окошко кинобудки высунулся Иван «Миклован».
Машинист-бульдозерист широкого профиля, а по выходным киномеханик издал сосущий звук, как будто в одном из зубов была дырка, и доложил взопревшим, щурившимся зрителям, что вторую часть еще не подвезли из райцентра.
Народ загудел, на что Иван, захваченный фильмом не меньше остальных, предложил самому сгонять за продолжением. Шесть километров в обе стороны. Раз плюнуть.
Одобрили единогласно и, теснясь, повалили на воздух.
В красном уголке восторженно храпела тетя Мотя.
На воле сладко пахло лесом. Темнели поля за рекой. Оглушительно пел соловей, сидя на кусте бело-розово-фиолетовой сирени. Над заросшим дикой малиной погостом зарождался туман. Карусель мотыльков вертелась вокруг висящего над входом в клуб прожектора.
День угас.
В безрукавном тельнике, подсученных до колен трико, короткий и широкоплечий, с «Памиром» в зубах, появился Иван, неся коробки с пленкой, как ведра. Пристроив кинематографическое хозяйство на багажнике велосипеда, Миклован кинулся в седло, весело крякнул и запедалил под горку в синеву июньской ночи.
Какое-то время еще было видно, как он тормозит сандалиями на повороте, оставляя облачка пыли – потом все пропало.
– Эх, небо какое! – мечтательным голосом воскликнула русоволосая молодка в кримпленовой юбке, из-под которой выставлялись напоказ крепкие загорелые ноги в белых танкетках. Она зябко повела плечами и закуталась в цветастый платок: воздух посвежел.
Оскар задрал голову и посмотрел ввысь, где в чудесной бледно-сизой бездне, отражаясь в стеклах его очков, дугообразно текли звезды.
Голос профессора Капицы из передачи «Очевидное – Невероятное» напомнил: Вселенная бесконечна.
Оскар, почесывая уколы комаров, задумался
