он встречался с реальным миром. На улице. Мама находилась в затяжном коматозном отпуске, а сын считался чемпионом района по гулянию. В любое время, даже ночью.
Детвора относилась к нему не то чтобы с презрением, но держала дистанцию и не принимала в большинство игр, тем самым, мстя Оскару за необычное имя к которому не рифмовались дразнилки и неограниченную свободу. Ведь у них она лимитировалась.
В самый разгар «войнушки» хлопала дверь балкона и на весь двор неслось:
– К-о-о-л-я-я! Домой!
– Ну, мам, еще не стемнело, – канючил Коля.
– А я сказала, марш домой, пока отца не позвала.
И Коля, бросив воображаемый автомат-палку, обреченно плелся домой, где его ждали мытье рук и шеи, ненавистный ужин, а на десерт – журнал «Веселые картинки». В общем, тоска смертная.
Оскару ни разу не пришлось сказать: мой папа самый сильный или самый умный, или самый лучший. Он молчал и слушал, как этим хвастались другие мальчишки. Он молчал, но уже с ужасом смотрел, как те же мальчишки топили в пожарной бочке кошку, привязав к ее шее кирпич. Смотрел, как они облили керосином двух белых мышей и подожгли, которые, горя, еще бегали словно метеоры, – ему казалось, что если сейчас – вот сейчас – не помочь, не пресечь чужой муки, то сам задохнется, умрет, не выдержит сердце – но, он молчал.
Для маленьких извергов это было любопытством, остроумными забавами, для Оскара – кошмарами, которые с тех пор толпились на задворках памяти, выпучив глаза, воняя паленой шерстью и скуля тихими скорбными голосами.
Когда двор пустел, Оскар любил смотреть на одинокое дерево, что росло на другой стороне улицы.
Особенно занимало ребенка, если ветер раскачивал ветви и шевелил листья; казалось, они рассказывали что-то. Небо плыло в вышине, солнце грело лицо, и Оскар c доверчивой нежностью чувствовал, не зная как, но чувствовал, что понимает этот ласковый шепот, черпает что-то хорошее и мудрое, созревшее в синем воздухе.
Ему нравилось стоять, прислонившись спиной к теплому стволу и наблюдать, как заканчивается день.
В одно ветреное и пасмурное утро в траве под деревом он нашел хрустящую трехрублевку. То было крупное, даже трагическое событие в его жизни. Оскар схватил бумажку и помчался домой, трепеща от возбуждения.
– Мама, смотри, что я нашел! – едва она открыла дверь, сообщил взволнованным, почти срывающимся на крик голоском Оскар и протянул зеленую купюру. Трешка еще пахла типографской краской.
Мама затянулась папиросой, прищурив глаз от поднимающегося вверх дыма, повернулась уйти, но, заметив «трояк», остановилась.
– О! Где взял?
– Нашел в траве, – с горячим приливом гордости сообщил Оскар.
– Молодец. Давай сюда, – мама положила деньги в карман короткого цветного халатика и заметно оживилась. – Я как раз в магазин собиралась.
– Мамочка, пожалуйста, купишь немного конфеточек? –
