крылышко: Оскар играл с ним в индейцев. К блинам баба Тася подавала варенье в стеклянной вазочке и сметану из корчажки. Бабушка снимала ее остатки с горлышка крынки ловким движением пальца и облизывала.
А, еще был дивной пахучести мед. Оскар наматывал его золотистыми косами на ложку.
Видения из другого мира.
В ТОТ роковой вечер Оскар дождался тишины и прокрался в кухню. В животе урчало от голода. Группа тараканов при появлении ребенка даже не потрудилась изобразить испуг.
На полу среди мусора и пустых бутылок лежал кусок ливерной колбасы: кто-то наступил на него, превратив в коричневую массу, похожую на пластилин.
А потом его взгляд упал…
Знакомая рука. Мягкая, безвольная.
Нет, нет, нет…
Мама лежала за газовой плитой, там, где раньше стоял холодильник «Бирюса».
Месяц назад мама продала его за восемь бутылок водки.
В морозное, кружевное от инея на окошках утро она растолкала Оскара чуть свет и еще сонного, одела как на Северный полюс: гамаши, свитер, бурки, щипнула крючком шею, пока ставила цигейковый воротник пальто, сверху под горло повязала шарф.
Тетя Фая (подружака – алкашка) помогла спустить холодильник по лестнице с третьего этажа и прикрутить веревкой к санкам. Потом они – женщины шли впереди и тянули, как битюги, Оскар замыкал шествие и придерживал рефрижератор, – отправились в путь.
Он помнил скрип полозьев, ломавших жесткий наст. Ветер срезал шапки с сугробов и кидал в лицо секущей крупой. Холод стягивал кожу. Тетя Фая (единственный веселый член экспедиции, потому что пришел похмеленный), затянула: «У леса на опушке, жила зима в избушке, она снежки солила в березовой кадушке…».
Он, густо припорошенный снегом, оглянулся. Их следы уже почти занесло. Как же хотелось вернуться…
Оскар не был уверен, что заметил кровь в ее спутанных волосах на голове, это могло быть игрой воображения. Он очень надеялся, что так и есть. Ноги мамы раскинулись в стороны, платье задралось, и ребенок увидел треугольник темных волос, закрывающий щель, напоминающую плохо залеченный шрам.
– Мама! – голос прозвучал неуверенно и виновато. Это был голос мальчика, сломавшего дорогую вещь. Он откашлялся и снова позвал: – Мамочка!
Но она не ответила и не шевельнулась.
На ребенка накатило полуобморочное состояние, оно холодило как утренний туман.
– Мама! – в этот раз он громко крикнул. – Мама, проснись!
Звуки собственных рыданий в тишине повергли в новый приступ паники, и самым жутким во всем этом было молчание мамы.
Чудовищные алые бутоны стали распускаться перед широко открытыми глазами Оскара. Лепестки окружили, превратились в вулканы и принялись извергать лаву разноцветных красок, заслоняя все вокруг. Внезапно он ощутил огромное облегчение, как будто с него свалилась непосильная
