Каштановые волосы струятся по плечам и спине, карие глаза загадочно лучатся. Егор впечатлился. И зовут Никой. Вероникой. То есть такая девочка, конечно, не может называться просто Машей там или Настей.
Обычно Нику передает к нам через забор ее дедушка. Пройти из калитки в калитку недалеко, но через забор все равно быстрее. Я принимаю ношу крайне осторожно, дабы не покоцать эту неземную красоту о колючий край рабицы. Егор стоит рядом – волнуется… Заполучив красавицу, уводит ее в глубь сада.
– Садитесь есть, – у мамы уже все на столе. Улыбаюсь. Вечер пятницы наступил.
Когда воздух остынет и начнет наливаться сиреневой свежестью, мы сядем с Егором на лестницу на веранде и станем ждать ежа. Наш еж живет в малине. Он большущий, старый и, как нам кажется, слепой и глухой, потому что он никогда не скрывается и не торопится. Он идет к нам, как танк, прямо через плантацию клубники, безжалостно ломая листья и давя ягоды. Потом шумно ест угощенье, помогая себе лапами. Егор в это время смотрит на ежа и не дышит. Пока еж ужинает, небо успевает погаснуть.
– Один раз поспать, и у Ники будет день рождения, да? – спрашивает Егор перед ночью, когда читаю ему «Шашлычок из редисок». Егор считает до десяти и знает уже немало букв, но со временем у нас пока трудно. Уезжая на два дня, я говорю, что вернусь «через четыре раза поспать». Дневной сон то считается, то нет, и от этого иногда происходит путаница. Бывает, они с бабушкой ждут меня только через четыре дня. Вместо двух.
– Да, только один раз поспать, – целую его и выключаю торшер, уютно накрытый маминым цветным платком, чтоб не слепил.
С появлением Ники все изменилось в Егоршиной компании. Лиза с Дашей почему-то стали приходить реже. В красно-желтой палатке поселилась Ника с Егором. Андрюха был изгнан за периметр. В нашем саду теперь все время раздаются царственные Никины распоряжения, которые пацаны выслушивают с напряженным вниманием, а потом бегут выполнять. Машинки и «гараж» заброшены – Ника обустраивает дом. Я не вмешивался и все улыбался, пока не увидел сцены: Андрюха, смешно раскорячив голые ноги, приближается к палатке, где Ника вьет семейное гнездышко, и протягивает во вход пучок травы, стараясь не заступить за полуметровую невидимую зону отчуждения. Я не выдержал, велел Андрюху пустить в палатку и траву себе носить самостоятельно.
Хотя Ника не всегда распоряжается. Иногда она может коснуться тонкими загорелыми пальцами Егоркиной скулы и буднично-нежным, вынимающим сердце голосом спросить:
– Это родинка у тебя? Или что?
В такие моменты Егор стоит и блаженно молчит. Как баклан. Не может сказать: «Это просто грязь». Он вообще ничего не может сказать. А я думаю: ей только пять или шесть, откуда это? От девчонок в детском саду? Из бабушкиных сериалов? От матери? Но мать вон за рабицей – тихая огородница со скучным голосом. Откуда эта царственная женственность? Откуда знание, что ей дано повелевать землей и водой, бабочками и жуками, птицами и рыбами, зверем разным и человеком? Юная
