так. Симпатично.
Сейчас Любаньке восемьдесят. Девятый десяток разменяла. Молодой Пашка все так же – ходит. И если бы – гипотетически! – какой-нибудь диванный комментатор на «Дзене» от нечего делать побился бы об заклад, что в девяносто у Любаньки уж точно не будет никакого любовника, я бы сделал небольшую ставку. В пользу Любки. И включил бы себе для настроения «Шашлычок под коньячок». Давай, Трофим, порви условности, время и пространство! «А ты стоишь на берегу в синем платье, пейзажа краше не могу пожелать я…»
Кукурузное поле
Вечер пятницы – как непочатая бутылка вина. Как только что опушившийся одуванчик. Я гоню машину. Вот уже наша кукуруза. В этом году вечно голые поля возле дач засадили этой мощной, простодушной культурой, и она обступила с двух сторон высоким забором дорогу, заслонив горизонт. В дождь кукуруза всегда грязная, в хорошую погоду – пыльная. Настоящий тоннель. Мы любим с Егором по нему ездить. Как в заколдованном царстве. Кругом не живое и не мертвое. Здесь в прошлую поездку в дождь он увидел на обочине старушку в простом таком голубом дождевичке. Она ковыляла вдоль кукурузы. Колпачок смотрел в небо.
– Папа, папа! Это фея?
В такие моменты я расстраиваюсь. Мне трудно ему объяснять, что костюм супермена не придает способности летать. Что ни один грузовик на свете не трансформируется в Бамблби. Что по обочине идет просто старушка.
Я совсем недавно полюбил своего сына. Ему уже четыре с половиной. А я люблю его только десять месяцев. Его самого. Отдельно от нее. Раньше я любил их вместе, его вместе с ней. Десять месяцев назад я обнимал его и тянул, тянул носом его запах: я хотел учуять ее аромат, ее сегодняшнее утро, вчерашний вечер, а лучше – ночь. Дети как хлебный мякиш. Они впитывают запахи. Оладьи или «Диор» – им все равно.
На выезде из тоннеля поворот на нашу улицу. Да, почти год прошел. Мы с ней тогда без конца ссорились, отвратительно ссорились. Я спросил однажды:
– Почему ты ведешь себя так со мной?
Она сразу нервно:
– Прости, прости! Просто у меня внутри собралась такая муть! Такая муть! И меня этой мутью периодически тошнит… И почему-то все время тебе на ботинки… И это так стыдно… Тебе приходится потом отмывать меня, себя, свои ботинки…
– На мои ботинки – это потому, что я рядом…
– Да, правильно, ты рядом. Я подумала… Может, нам пожить некоторое время врозь?
Теперь все на своих местах. Она тошнится в сторонке. Мои ботинки чистые. Егор живет на два дома и периодически ревет перед сном, оттого что забыл своего спального кролика у меня или у нее.
Вот и наша дачная улица. Вечером по ней едешь всегда прямо на солнце и почти ничего не видишь. Только слышишь, как на колдобинах арбузом шарахается внутри тебя созревшее от ожидания сердце.
…Егор, ликуя, приплясывает у машины. Я приехал. Из дома выходит мама, становится возле внука. Вдвоем они ждут, пока я достану из багажника пакеты. Два белоголовых ландыша в разной поре.
Отдаю Егорше куклу:
– Для Ники. Купил сегодня.
Кукла хорошая: длинноногая, одета как б… Сын,
