случай.
– Но водителя ведь так и не нашли?
– Нет.
Как бы мне хотелось, чтобы сестренка вместо очередного платья выдала Руби хорошую затрещину! Ада ведь поддерживала меня после трагедии – пришла ко мне в тот же день, когда мать Ноа сообщила мне, что он умер. Сестра была рядом и в следующие дни, слившиеся для меня в одно сплошное пятно, состоящее из сочувственных шепотков, слез и бесчисленных литров темного виски, без которого я не могла уснуть по ночам. А в день похорон Ада подняла меня с пола спальни, отволокла в ванную и помогла принять душ и помыть голову. А потом накормила разогретой в микроволновке лазаньей и заставила переодеться в чистое белье, плотные колготки и костюм из черного бархата – недавно купленный ею же самой, судя по всему, потому что Ада вытащила завернутый в упаковочную бумагу комплект из блестящей коробки, обнаружившейся возле кровати. Прикосновения ласковых рук сестры ощущались как целебный бальзам – она словно собирала меня из осколков, чинила и чистила с той особой заботой, с какой возилась в детстве со своими куклами. А после похорон семь ночей спала со мной в одной кровати, пока наконец я не пришла в себя настолько, что уже могла сама одеваться и умываться. И на восьмой день, открыв утром глаза, я обнаружила, что Ады рядом нет, – и холодная отстраненность, возникшая между нами, вернулась. Я так и не поняла, в чем дело, но стена между нами явственно свидетельствовала, что объяснений мне не дождаться.
Глубоко расстроенная маминым враньем, ядовитыми словами Руби и тем, что Ада поддерживает их обеих, я разворачиваюсь и торопливо сбегаю вниз по лестнице. Оказавшись возле двери, я рывком распахиваю ее и сталкиваюсь нос к носу с Джеком, таким здоровенным, широкоплечим, и с поднятой рукой – он как раз собирался постучать. Несколько мгновений мы удивленно таращимся друг на друга, но затем Джек замечает мои слезы, мрачнеет и решительно шагает через порог.
– Что стряслось? – Он отмахивается от шампанского, предложенного официантом, встречающим гостей возле двери, и сгребает меня в объятия.
Я утыкаюсь в Джека носом, глубоко вдыхаю запах сандала и выделанной кожи, и буря у меня в душе слегка утихает. Джек отстраняется, чтобы заглянуть мне в лицо. Встревоженно нахмурившись, он большим пальцем стирает мне слезу со щеки.
– Расскажи, что случилось.
По всему коридору разносится смех, долетающий из сада, где продолжается вечеринка. Джек, коротко оглянувшись на дальнюю дверь, снова хмурится, а затем берет меня за руку и затаскивает в столовую, захлопывая за собой дверь. Мы остаемся вдвоем, и я некоторое время молчу, опасаясь, что снова разревусь, если начну что‐то говорить. Джек садится напротив меня, подавшись вперед. Он явно хочет помочь, но не знает как.
Несколько раз вдохнув и выдохнув, я рассказываю ему про сегодняшний вечер. Лицо Джека все это время остается непроницаемым, но его реакция видна по глазам. Темно-голубые, они напоминают моря Исландии, и сейчас в этих морях бушует шторм. Джек всегда стоял за меня горой.
– Да что эти две курицы могут знать, а? – Он нервно
