как удар грома.
Ее лицо, такое непримечательное, внезапно оказалось мягким и женственным, рот был безупречной формы, и его хотелось целовать. У нее был закругленный подбородок с легким намеком на ямочку. Ее груди, которые Йен и не заметил прежде, скрытые под практичным коричневым платьем, теперь неумолимо привлекали его внимание. Эти груди хотелось гладить и беречь, они должны поддерживать мужчину, когда мир становится слишком тяжел для него.
Когда она подошла ближе к Йену, он увидел, что в одной руке она держит ведро, а другая ее рука, которую она подняла, чтобы поправить волосы, дрожит. Значит, холодный голос – всего лишь притворство?
Приглядевшись, Йен увидел, что у внешних уголков ее глаз расцвели едва приметные морщинки, а весьма пухлые розовые губы так сильно сжались, что стали почти плоскими. Она была огорчена.
Ему захотелось заключить ее в объятия. Сделать так, чтобы напряжение, сковывавшее ее плечи, исчезло, а на лице появилась улыбка. Ему хотелось погладить щеку Сары, распустить туго затянутые в узел волосы и заверить ее, что все будет хорошо.
Неожиданно желание накрыло его, как половодье накрывает реку, его холодное тело запылало, как будто он лежал под жарким испанским солнцем… Должно быть, это лихорадка, с отчаянием подумал Йен. Ничем другим объяснить такую реакцию нельзя. Ему нравятся женщины. Их у шотландца было достаточно, и о некоторых он сожалел. Но он еще не встречал такой, при виде которой почувствовал бы себя сраженным наповал, как мальчик – при виде своей первой молочницы.
Сара приближалась к нему, на ее лице застыло настороженное выражение. Сердце Йена забилось быстрее, его пальцы заныли от желания шевельнуться. Йен сжал руки в кулаки, а свинья, услышав голос хозяйки, развернулась и захрюкала.
– Ты в самом деле вернулась? – услышал Йен свой робкий, как мычание теленка, голос.
Сара хмуро посмотрела на него.
– Я подумала, что не могу выгнать вас из сарая, не накормив.
– Я высоко ценю это, – сказал он.
Остановившись перед ним, Сара поставила ведро на землю.
– Это ни к чему, – сказала она таким тоном, будто каждый день находила в своей конюшне раненых солдат. – Вы – всего лишь очередная рутина.
Йен попытался улыбнуться:
– А тебе станет хоть немного легче, если я скажу, что я – очень благодарная рутина? Ты ведь могла запросто натравить на меня ополченцев.
Покраснев, Сара опустила голову.
– Я сожалею о том, что говорила прошлым вечером, – промолвила она. – Мне вовсе не хотелось, чтобы вы уходили, находясь в столь тяжелом состоянии.
– Да будет тебе, детка. Ты – добрая подруга моих сестер, о большем я и мечтать не мог.
Сара держалась напряженно, словно не знала, что сказать в ответ. Молчание затянулось, его нарушали лишь шорохи да нетерпеливые звуки, издаваемые обитателями разных стойл.
– Трегаллан, – промолвил Йен, искоса взглянув на Сару.
