style="font-size:15px;"> – Вот и отлично! Возвращайся назад, чтобы убедиться, что ни Фергусон, ни эта фляга нам никогда больше не помешают. Возьми любую помощь, которая тебе может понадобиться. Я сам решу, когда тебе прекратить поиски.
Кивнув заряжающему, который следовал на расстоянии добрых двадцати шагов за ними, старший мужчина взял у того два патрона для дробовика, засунул их в барабан и захлопнул его. Стрикер уже хотел было отойти назад, но его спутник неожиданно направил ружье прямо ему в грудь. Стрикеру инстинктивно захотелось съежиться и упасть. Но, зная, чем это может кончиться, он замер.
Полыхнул огонь, мужчина отвел дуло налево всего на несколько дюймов и выстрелил дважды, сбивая на лету перепелку. Стрикер почти не слышал звука выстрелов. Он был оглушен, а его мочевой пузырь был готов взорваться. Не помогал успокоиться и многозначительный взгляд, который его спутник устремил на него.
– Только убедись в том, что ты взял всю помощь, какая может понадобиться, – сказал старший. – Думаю, мне стоит связаться с мадам Феррар. Она может быть более… убедительной, если понадобится.
Она может быть даже смертельной. Стрикеру отчаянно хотелось сказать «нет». Сообщить старику, что он больше не в игре. Что он больше не может сотрудничать с людьми, которые нанимают монстров вроде этой мадам Феррар. Вместо этого, не дожидаясь, пока его спутник перезарядит дробовик, Стрикер поклонился ему в знак повиновения и пошел прочь.
Йен чувствовал себя полным глупцом. Он хотел показать себя понимающим и чутким человеком, спеша убраться из сарая Сары Кларк, прежде чем кто-либо найдет его там и обвинит ее в укрывательстве дезертира. Он решил, что сможет дойти по берегу хотя бы до соседней фермы.
Ему не удалось пройти и сотни футов. Он снова сел и, прислонившись спиной к холодной и влажной стене конюшни, стал высасывать из скорлупы яйцо, которое держал в одной руке; в другой он сжимал старую косу, которую прихватил с собой на случай, если придется обороняться.
Как же унизительно для шотландца, пережившего десять лет на полуострове, оказаться во власти лихорадки! И все же он сидит здесь, сил у него не больше, чем у младенца, а его мысли бесцельно роятся в голове. Йен был более холодным и мокрым, чем камни у него за спиной, а в груди он испытывал неприятное давление. Даже чертову косу ему было тяжело поднимать!
Вдруг дверь конюшни без предупреждения распахнулась, и раннее солнце осветило все вокруг.
Йен заморгал.
– Черт! – выругался он, испытывая отвращение к себе. Сколько же времени прошло?
Он знал, что ему надо подняться на ноги и приготовиться к бою. Но Йен мог только сидеть на месте и, щурясь, смотреть на свет. В одной руке он держал яичную скорлупу, а косу из другой выронил на грязный пол. Сначала он услышал шаги – быстрое четкое стаккато. От двери отодвинулась тень. Он закрыл глаза, прежде чем лицо приблизилось к нему.
Йен ждал радостного крика – его же нашли. Этот крик должен был выражать осуждение, узнавание, смерть – да ему, собственно,
