носилки у амвона. Настоятель храма, старенький священник с трясущимися губами, совершенно потерянный, не знал, что делать.
– Ну что же, батюшка, – сказала Елизавета Феодоровна. – Надо приготовиться к панихиде… отпеть…
Сердце обливается кровью, но она Богом данной ей терпимостью сдерживает нечеловеческую жгучесть разрыва бомбы, которая взорвала ее.
Муж умер мгновенно, а раны достались ей.
– Я сейчас… сейчас… – бормочет священник.
– Вы не торопитесь, панихид будет много. Надо гроб, надо покойника обрядить. А сейчас пусть читают Псалтирь. А я… помолюсь пока.
Она опустилась на колени.
Священник, потрясенный ее самообладанием, ее точными распоряжениями, смотрел на княгиню, как завороженный. Потом он увидел сапог, торчащий из-под шинели, из которого капала кровь на мраморный пол.
Елизавета Феодоровна подставила ладони – собирала кровь мужа.
…И вот панихида. Церковь не смогла вместить всех, кто пришел сюда. Елизавета Феодоровна в траурном платье, рядом с ней приемные дети Мария и Дмитрий, их отец – великий князь Павел Александрович, которому император разрешил приехать на похороны брата.
Неподалеку от них стояли князь Константин Константинович с детьми.
Как они повзрослели всего за несколько дней – с того вечера у Большого театра! Особенно старший – Иоанн.
– …Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй, и полезная всем подавляй, Едине Содетелю, упокой, Господи, душу раба Твоего Сергия: на Тя бо упование возложи, Творца и Зиждетеля и Бога нашего, – слышен тихий, но внятный голос священника.
– Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим, – запел хор.
А священник продолжил:
– Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков…
И снова запел хор:
– Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь бесконечная…
И опять священник:
– Во блаженном успении вечный покой…
И продолжает хор:
– Вечная память…
Князю Константину стало плохо. Холодный пот выступил на лбу, перебойно забилось сердце. Он протиснулся к выходу, и, оказавшись на воздухе, набрал в пригоршню снег и вытер им лицо. «Господи, прибрал бы Ты и меня, – обратился он ко Всевышнему. – Не могу более терпеть беззакония, сил моих нет! Тяжко мне, тяжко…»
К нему подошел слуга Николай – сухой, строгий старик с прямой как доска спиной.
– Николай… Дай-ка я на тебя обопрусь, – и князь Константин, опершись на руку слуги, двинулся потихоньку к своей карете. – Какие же мы старые с тобой… А я, видишь, совсем плох.
– Это вы сильно переживаете, – сказал Николай. – Знаю, вы иначе не умеете, а все же и себя поберечь надо.
– О, наблюдаю прогресс, – князь Константин улыбнулся. – Теперь ты говоришь «надо», а не «надоть»…
