сверкает на меня одним глазом и бурчит:
– Больно же тебе.
Я не сразу понимаю, о чем это он. Паренек смотрит на саднящуюся от снежков кожу лица.
– Пустяки, братишка.
Острое, как у зверька, лицо вылезает из воротника. Под глазами темные разводы, как у тяжелобольных стариков.
– Ты тоже мне вдарь как следует, – предлагает это чудо, глядя исподлобья и подставляя щеку.
– Ты что, сумасшедший? Просто смешно.
– Хоть уши надери, ты же хотел, – снова всхлипывает мальчишка, снимая шапку.
– Ты, братец, кончай, – вконец теряюсь я, натягиваю ушанку на его глупую голову. – За фашиста меня принимаешь?
Мальчишка недовольно хмурится.
– Пойду я тогда.
– Погоди… Зовут-то тебя как?
– Ну, Лешка…
Это как удар, похлеще снежка в лицо. Я был уверен, что это имя умерло в детстве, вместе с моим братом. Иногда кто‑то на улице окликал: «Лешка!» Я оглядывался, по привычке искал знакомые глаза… Кругом были чужие. Я говорил себе: «Это не Лешка». А теперь вот он, другой ЛЕШКА, пристально смотрит на меня – и от этого взгляда не увернешься.
– Леша… – осторожно произношу знакомое имя. А ты знаешь, что в лесу водятся большие муравьи? Желтые такие…
Он кивает:
– Видел я их, сколько раз. Я всех муравьев в лесу знаю. Мой брат тоже их хорошо знал. А я нет.
– И термитов знаешь? Лешка подумал немного.
– Кого?
– Муравьев таких, еще здоровее, чем желтые. Они в Южной Америке живут. Дома строят… побольше твоей крепости. Хищники страшные. Попадешь к ним – заживо съедят.
Лешка испытующе смотрит на меня.
– А не врешь? Таких не бывает.
– Не врешь. Я всю жизнь мечтаю посмотреть на них. Один раз, маленьким, даже пробовал сбежать туда. Представляешь, весной по ручью за корабликом шел. В валенках. Только уж очень далеко эта Южная Америка.
Мы солидно молчим, поглядывая друг на друга. У Лешки на лице от слез остались грязные бороздки. Мне хочется сделать ему что‑то хорошее. Отряхиваю его от снега. Он недовольно морщится и внимательно смотрит на меня.
– Ты теперь не бойся, ходи с этой… Ну, своей.., – солидно говорит Лешка. – Я стрелять по вас не буду.
– Ты кидай, только в воздух, как салют.
Я леплю снежок и запускаю его высоко‑высоко. Он сверкнул в лунном свете – и не вернулся.
– Значит, мир… братишка? – протягиваю я руку. Лешка высовывает из кармана промерзшую ладошку.
Я пожимаю ее осторожно.
– Варежки у тебя где? Дома забыл? Лешка торопливо кивает.
– Теплее надо одеваться, нечего фасонить в таком пальто. Тем более пост у тебя важный.
Мальчишка охотно соглашается. А я ловлю себя на том, что говорю с мамиными нотками. Просто смешно.
– Замерзнешь. Беги домой.
Лешка ни с места. Я ухожу, помахивая рукой, а он все стоит, сгорбившись,
