бойся, Леша, я его не съем, – со вздохом говорит покинутая подруга, снимая пальто.
– Она меня не съест, – поспешно подтверждаю я.
Лешка опускает глаза и с независимым видом уходит на кухню.
Иголка почему‑то норовит пролезть мимо дырок в пуговицах. Ну, вредина. Просто смешно.
– Тебе помочь? – милостиво предлагает Наташа.
– Я сам!.. Ты не сердись, что не заходил. Тут такие дела с Лешкой…
– Ладно уж.
Хорошо смотреть в ее понимающие глаза. Обнять ее хочется.
На кухне грохнула табуретка, мы вздрогнули от неожиданности.
– Что‑то Лешка развоевался.
– Иди, иди.
Лешка сидит на краешке табуретки, нахохлившись.
– Эй, ты чего? – спрашиваю я. – Пойдем к нам.
– Не пойду.
– Вот те раз. Почему?
– Да ну… – брезгливо морщится Лешка. – У вас там любовь.
Меня разбирает такой смех, что без сил падаю на пол.
Прибегает Наташа. Мама подходит, мой лоб трогает. Я все равно не могу успокоиться.
– Не волнуйтесь, Анна Ивановна, – невозмутимо говорит Наташа. – Это с ним бывает.
Сердитый Лешка выскакивает в коридор. Настигаю его в дверях с пальто и шапкой в руках.
– Ты куда?
Лешка смотрит в пол. Поднимаю его голову, смотрю в обиженные глаза. Он отворачивается.
– Пойду я. Вдруг тетка пришла, волнуется.
– Ну, иди… – растерянно отвечаю я. Спохватываюсь. – А обед? Мама старается только ради тебя.
– Потом! – кричит Лешка на ходу.
– Через час чтобы был! Возвращаюсь к своим.
– Ушел? – тихо спрашивает Наташа.
Мама смотрит встревожено. А что я мог сделать? Силой не отпускать? Разве поймешь этого, в общем‑то незнакомого мальчишку.
– Я сказал ему к обеду вернуться, – оправдываюсь я. – Боится, что тетка его потеряет.
Мы все делаем вид, что это объяснение нас успокаивает.
– Обед‑то еще приготовить надо, – спохватывается мама. – Вы ж, наверное, умираете от голода.
Она хлопочет на кухне. Наташа вызывается помогать.
А мне что делать? Все меня бросили.
– Анна Ивановна, неужели этот тип вам не помогает? – ехидничает Наташа.
Мамы есть мамы. И моя, недовольно помолчав, защищает:
– Почему не помогает? Вот пуговицы к рубашке для Леши сам пришивает…
Вспоминаю колючую, непослушную иголку.
– Ой, мам, я лучше что‑нибудь другое сделаю.
Наташа смеется. Я пристраиваюсь рядом с ней чистить картошку. Картофелины скользят в руках, словно рыбешки.
Боевая подруга выговаривает негромко:
– Бессовестный! Все на маму свалил.
Я молчу. В самом деле, все хозяйство мама взяла на себя.
Может, жалеет мое время. А может, когда мы остались
